Это оценка практической деятельности Хитарова.
«Бессмертны и неоценимы его заслуги в развитии коммунистического молодежного движения в Германии, в превращении его в массовую организацию большевистской закалки, — писал один из ветеранов СЕПГ, Эрих Ауэр. — Всей своей работой Хитаров навеки воздвиг себе памятник в истории немецкого рабочего молодежного движения».
А Рихард Гюптнер и его жена назвали своего сына в честь их друга Хитарова — Рудольфом, и Рудольф Гюптнер в день гитлеровского нападения на Советский Союз пошел добровольцем на фронт и погиб смертью храбрых, защищая родину Рудольфа-старшего — Раффи Хитарова, которого уже не было в живых.
Часы на башне английской таможни — шанхайский Биг-Бен — отзвонили пять раз. Времени еще оставалось предостаточно, и он неторопливо пошел по Банду в сторону памятника сэру Роберту Харту.
Желтая лента реки медленно темнела. Вечер принялся за свое рукоделие, вышивая по водной глади многоцветный огненный узор.
На узкой и длинной Фучао-род, куда он свернул с Банда, зажглись десятки наддверных фонариков, которым был придан облик фантасмагорических животных: львов, хмурых длинноусых тигров… Больше всего было драконов.
Он посматривал на этих бумажных драконов, во множестве нависающих над головами прохожих, и мысленно усмехался. «Отправиться тебе сейчас в Шанхай — это все равно что сунуть голову в пасть разъяренного дракона», — сказал ему Чжан Тан-лэй. Он очень уважал Чжана и всегда считался с его точкой зрения. Но относительно поездки в Шанхай их мнения резко разошлись. Чжан полагал, что ни в коем случае нельзя рисковать жизнью представителя, а Хитаров считал, что в жизни каждого наступает такой момент, когда надо переступить через «нельзя», пренебречь риском, не думать об угрожающих тебе опасностях, словом, сунуть голову в пасть дракона, постаравшись, конечно, не допустить, чтобы зубастые челюсти сомкнулись. Впрочем, так ли уж много было у него спокойных дней за почти восемь месяцев пребывания в Китае? Пожалуй, только в Ухани до трагического дня 26 июля, когда Ван Цзин-вэй и его сторонники из левого крыла гоминдана перешли в лагерь контрреволюции. Но и в те первые месяцы своей работы в Китае он не отсиживался в Ухани. Ездил в Кантон, Нанкин, Гонконг, в тот же Шанхай, и всё в условиях строжайшей конспирации. Тайные и явные агенты Чан Кай-ши вылавливали коммунистов, комсомольцев, профсоюзных работников и жесточайшим образом расправлялись с ними. Дабы не «проливать кровь», активистов партии и комсомола живыми зарывали в землю. Одним из первых погиб секретарь Шанхайского комитета комсомола Хуан Лянь-чунь — прекрасный юноша со светлой головой и бесстрашным сердцем.
«И все же Хуан успел ввести меня в курс дел шанхайской организации и помог изучить этот гигантский город», — подумал идущий по Фучао-род европеец, изображающий из себя бульвардье, у которого много свободного времени и никаких дел, кроме как пялить глаза на витрины лавчонок с немудрящими безделушками да на выпорхнувших на свет «ночных бабочек» с замысловатыми и точно лакированными прическами.
Он был в светло-сером легком костюме и широкополой фетровой шляпе. Плаща не взял — вечер, несмотря на ноябрь, стоял жаркий, — но помахивал непременным зонтиком, туго свернутым, с удобной ручкой из гнутого испанского камыша. А очки в золотой оправе с зеленоватыми стеклами — завершающий штрих в обличье молодого и, по-видимому, преуспевающего немецкого служащего, направленного в Шанхай, чтобы принюхаться к запахам южнокитайского рынка. Что-что, а послевоенную Германию он знал как собственную ладонь, по-немецки говорил безукоризненно, владея и «хохдой-чем», и баварским диалектом, что особенно важно, ибо по паспорту он как раз и являлся баварцем.
Остановился он в Вейда-отеле на авеню Жоффр. Дороговато, конечно, но все же в возможностях посланца концерна «И. Г. Фарбениндустри». Просторные номера с ванной и душем, бары, бассейны, множество уютных уголков для отдыха и деловой беседы. И цены в ресторане — только ахаешь. Ну он-то к ресторану и близко не подходит. В кафе можно быстро поесть, а главное, без больших затрат.
Он умышленно не позволял себе думать о самом главном… О четвертом повороте направо. И шел очень медленно, останавливаясь и подолгу задерживаясь перед витринами.
Пройден третий поворот, и разменяны еще четыре минуты. Остается чуть больше трех. Ага! Первые капли дождя. Значит, можно раскрыть зонтик и использовать эту несложную процедуру для того, чтобы еще — в который уж раз — осмотреться по сторонам. Хвоста нет. Звонкие щелчки капель по натянутому шелку. Дождь — это, пожалуй, хорошо. Да нет же, никаких признаков слежки! Так откуда же это беспокойство? За тем двухэтажным домом, на углу ждет рикша. На оглобельках по две поперечные синие полоски. Сесть и громко крикнуть: «Пристань Дикейкей!» Только и всего. Сесть и сказать: «Дикейкей…»
Еще пять шагов… Итак, значит, Дикейкей…
И он делает шаг, еще один и еще…
На VII расширенном пленуме Исполкома Коммунистического Интернационала, заседавшем в Москве с 22 ноября по 16 декабря 1926 года, обсуждались важнейшие вопросы мирового рабочего движения. В их числе были доклады Тан Пин-сяна — «Пути развития китайской революции» — и Д. З. Мануильского — «Тихоокеанские противоречия и Китай».
В основном докладе, письменный текст которого был роздан участникам пленума, констатировалось, что за последние шесть-семь лет наметился несомненный прогресс в революционном развитии китайского пролетариата. И именно Шанхай, многомиллионный город, крупнейший транспортный и торгово-индустриальный центр страны, стал в майские дни 1925 года ареной ожесточеннейших классовых сражений, в результате которых удалось вырвать из рук буржуазии руководство национально-революционным движением.
Одна из центральных магистралей Шанхая носит название Бабблинг-Велл-род, что можно перевести как — «улица бурлящего колодца». Название это было бы справедливо перенести на весь город-гигант с его районами Чапеем, Путуном, Наньтао, как бы стискивающими в своих жестких объятиях фешенебельный центр — улицы международного сеттльмента и французской концессии — с его портом и многочисленными пристанями по берегам Хуанпу, судоремонтными мастерскими, текстильными и табачными фабриками и знаменитым Фуданьским университетом.
Так вот, 30 мая 1925 года в Шанхае английской полицией была расстреляна патриотическая демонстрация рабочих и учащихся. В первый день на улицах Шанхая пало 46 патриотов, в последующие дни было убито еще 65 человек и ранено более 250. И ответом на эту кровавую расправу стала мощная политическая забастовка, в которой приняло участие более 200 тысяч шанхайских рабочих. К ним присоединились студенты Фуданьского университета и некоторая часть мелкой и средней буржуазии. И на этот раз шанхайские события вызвали участие и горячую поддержку во многих городах Китая, оформившиеся в движение «Тридцатого мая».
В своей резолюции по китайскому вопросу VII расширенный пленум ИК КИ записал: «На втором этапе характер движения меняется, и его социальная база передвигается в сторону другой классовой группировки. Развиваются новые, более революционные формы борьбы. На арене Китая в качестве первоклассного политического фактора появляется рабочий класс».
К VII пленуму ИК КИ во всей стране с населением более чем в полмиллиарда в КПК насчитывалось едва ли тринадцать тысяч членов. Следовательно, не могло быть и речи о том, чтобы только силами компартии и примыкающих к ней групп членов профсоюза и молодежных организаций попытаться вывести страну на путь некапиталистического развития. Основной движущей силой оставался гоминдан — национальная партия, усилиями одного из ее основателей, доктора Сунь Ят-сена, выработавшая новые формы освободительной антиимпериалистической борьбы.
Оказавшись дальнозорким и честным политиком, Сунь Ят-сен понял в конце концов, что единственным выходом из тупика, в котором уже много лет находился гоминдан, может быть сотрудничество с молодой Коммунистической партией Китая, завоевывавшей все более прочные позиции среди рабочего класса. В результате в июне 1923 года на III съезде КПК было принято решение о создании единого национального фронта, и коммунисты в индивидуальном порядке вступали в гоминдан, сохраняя организационную и идейно-политическую самостоятельность своей партии.