«Вот идеал счастья, граница мечты, которую лелеял рабочий человек, — вспоминал позже Александр Бойченко. — А рядом с нами жил жандарм, дети которого учились на врачей и инженеров. И я начинал понимать, что нищие всю жизнь гоняются за счастьем, идя очень узенькими тропками, но так и не видят счастья».
И Сашко учился. Учился прекрасно. Преподаватели по математике, русскому языку, географии очень хвалили его. Особенно хорошо разбирался мальчуган в жизни природы. Отвечая урок, он всегда говорил не только о том, что узнал из учебника, но и что видел сам.
У него такие же радости и беды, как и у многих однолеток с рабочей околицы. Но он, по своему собственному признанию, «рос, как пырей, с крепкими корнями». Он знает рабочий люд, видит нелегкую жизнь машинистов, кочегаров, слесарей, дорожных рабочих. И кажется мальчугану, что они, как и его отец, навсегда насквозь пропахли угольным дымом и машинным маслом.
Окончил Сашко Бойченко двухклассное железнодорожное училище первым учеником.
«Помню, на выпускном вечере учитель естествознания, совсем уж седой старичок, прекрасной души человек, отвел меня в сторону и говорит:
— Сашенька! Вам бы учиться дальше, счастливый человек из вас выйдет.
Учиться дальше, стать счастливым человеком — это было моей мечтой. Мне было тогда двенадцать лет, и о счастье своем я думал: «Сколько я знаю несчастных людей, как плохо они живут, а почему? Потому что у них нет денег. А вот владелец конфетной фабрики Ефимов живет в тринадцати комнатах, а какие у него кони, какой сад!»
Сашко слышал, что у каждого свое счастье. Видел, что рабочие и мелкие служащие живут в халупах, на кривых и узких улочках с пылью и грязью, где после дождя все раскисало. По вечерам не светились даже керосиновые фонари. А далеко, в центре города, ярко горело электричество. Там был Крещатик, вымощенный булыжником, с двумя трамвайными линиями, и дома казались большими, хоть были в один или два этажа. Вечером, особенно в теплые летние дни, улица становилась шумной от простолюдинов — молодых рабочих и работниц. На правой стороне ее искали свое мизерное счастье «веселые девчата». Ходили там дворами бродячие музыканты и певцы, шарманщики — любимцы кухарок и прачек. И на каждом углу стояло по одному стражу — городовому — для порядка. Выходит, и там счастье обошло многих…
Подрастали дети бедняков: того устроили учеником к слесарю, ту — к портнихе, а другому повезло найти работу на сахарном заводе, и тогда говорили: «Вот и нашел человек счастье».
Сашко часто задумывался над своей жизнью и размышлял так: «Какое ж это счастье? Оно куцее, урезанное, на кривых ножках!» А однажды экстренный выпуск газеты принес известие о революции в Петрограде.
Революция! Свобода! Желанная воля… Улицы окрасились в красный цвет от флагов, плакатов, бантов. Повсюду возникали митинги и собрания. Выступали на них и опытные ораторы-большевики и сразу же вызывали бурную ярость меньшевиков, бундовцев и черносотенцев, «левых» и правых эсеров, кадетов, анархистов и монархистов, всевозможных «независимых», «самостийных»… Враги прикрывались революционными лозунгами, прибегали ко всяким уловкам. А одна из ведущих партий Центральной рады так и называлась УСДРП — украинская социал-демократическая рабочая партия и, как утверждали ее лидеры, боролась за будущее рабочего класса и украинской державы. Но это было вранье. Так называемая «рабочая» партия не имела ни поддержки у рабочих, ни влияния на них. В эту партию даже не надо было вступать, достаточно лишь «записаться», назвав свою фамилию и домашний адрес.
И неопытному подростку сперва было нелегко разобраться в сложной обстановке того времени.
На железнодорожном узле, где работает отец Сашка, все чаще стали собираться шумные толпы людей. Через станцию нескончаемо идут военные эшелоны. Тут вспыхивают солдатские митинги. Тут можно услышать выступления большевиков, зовущих к борьбе, увидеть листовки, прочитать ленинские слова…
Минуло лето. О начале вооруженного восстания в Петрограде 25 октября стало известно в два часа в тот же день. Киевский пролетариат решил поддержать питерских рабочих. Городской ревком призвал к всеобщему восстанию.
Утром 30 октября началась стрельба. Восстание охватило весь Печерск. В центр восстания — завод «Арсенал» — темными ночами пробирались небольшие группы красногвардейцев. Три дня продолжались бои с юнкерами.
Сашко видел опоясанных пулеметными лентами красногвардейцев Демеевского снарядного завода, которые, направляясь на «Арсенал», обходили юнкерские караулы. Пошел бы с ними!.. Он с завистью провожал взглядом бойцов.
Опустели улицы и базары. Не ходили трамваи, молчали заводские гудки. Слышались глухие артиллерийские взрывы. Бои продолжались до глубокой ночи. На «Арсенал» наступали со всех сторон, но рабочие мужественно сдерживали натиск врагов. Забастовал весь город. И следующий день принес восставшим окончательную победу. Штаб Киевской военной окрути сдался…
Но против революционного Киева были стянуты Центральной радой большие силы. Петлюровцы захватили телеграф, другие важные учреждения. Начались аресты большевиков, революционных рабочих и солдат, обыски и расправы.
От рабочих Саша слышал о событиях на фронтах:
— Красные заняли Харьков… Красные приблизились к Полтаве…
Пришло известие, что петлюровцы наголову разбиты в жестоком бою под станцией Круты, и люди шутили: «А под Крутами нам круто».
Красная гвардия, червонное казачество и повстанческие отряды наступали на Киев. И снова — в январе 1918-го — поднимается киевский пролетариат, впереди — арсенальцы и революционные части гарнизона. Шесть дней шли жаркие бои. Пять тысяч повстанцев дрались против двадцати тысяч гайдамаков и белогвардейцев. 20 января петлюровцы жестоко подавили восстание. Но уже через два дня красногвардейцы заняли Дарницу. Полк червонного казачества Примакова переправился через Днепр у Куреневки, объединился с красногвардейцами Подола. Началось наступление на центр города. А еще через четыре дня Киев стал советским.
Такое Саша видел впервые. По улицам города большими отрядами шли красногвардейцы. Впереди в лучах солнца медью труб сверкал поредевший оркестр, за ним колыхались всадники, дальше — пешие бойцы, а замыкали отряд, грохоча по булыжнику, пушки.
Киевляне, высыпав на улицы, видели утомленные, но сияющие лица этих простых людей в военных шинелях.
Стали выходить первые советские газеты на одном небольшом листке серой бумаги. В них печатались сообщения, приказы, обращения к гражданам о том, что работа на предприятиях и в учреждениях возобновляется. Началось восстановление разрушенного хозяйства.
Но снова город захватили враги.
Одна власть сменяла другую, город переходил из рук в руки. Кого только не довелось за это время повидать Саше: петлюровцев Центральной рады, немцев, решивших сделать из Киева «второй Париж», молодчиков «гетмана всея Украины» Скоропадского, деникинцев… И сколько радости было, когда опять вошли в Киев красные бойцы Щорса и Боженко.
Саша учился в ту пору в железнодорожном техническом училище, но спустя год пришлось его оставить. Наступил голод. Жигь большой семье с каждым днем становилось все труднее. Саша в свои шестнадцать лет становится рабочим на лесозаготовках.
Зима 1920 года была очень суровой. Работали с утра и до поздней ночи. Кожа на руках трескалась до крови от лютого мороза. На подростке плохонькая шинелишка, а на ногах — худые сапоги. За день получали по осьмушке хлеба. Саша старательно заматывал его в чистый платок и прятал в нагрудном кармане…
«Срубим, бывало, огромное дерево и, проваливаясь по колено в снег, тянем его веревками по лесу.
Но ребята не хныкали: знали, что их труд был необходим для Родины. Тогда я впервые понял, что приносить пользу людям — смысл моей жизни», — напишет позднее о тех днях Александр Бойченко.
Приходит весна, теплеет, припекает солнце, и теперь уже можно скинуть вконец прохудившуюся шинель. Саша переходит работать в мастерские станции Киев-II, становится помощником электромонтера.
Ему еще не исполнилось и семнадцати, когда в день создания первой комсомольской ячейки на станции Киев-II Бойченко стал комсомольцем.