Случилось так, что и командир, с которым Александра Григорьевна познакомилась, тоже в прошлом был комсомольским работником и хорошо знал Бойченко… Военная грузовая машина отвезла семью на станцию Заосколье.
Железная дорога была забита эшелонами. С Украины вывозилось на восток оборудование заводов и шахт, уголь и хлеб. Ехали люди. Тысячи людей. Часто в дороге на поезд налетали вражеские самолеты.
«В вагоне, кроме нас, было еще несколько семей колхозников, — появляется запись в дневнике Александра Максимовича. — На лицах у всех большое горе, тревога.
Мои носилки стояли на полу, около меня жена, дети. К нам тесным кольцом подсаживались все постояльцы вагона и так часами сидели, разговаривая о том, как дальше пойдет война, словом, говорили о судьбе Родины и о пашей судьбе. Мысли об этом не оставляли нас ни днем, ни ночью».
Надвигалась суровая зима, уже давали о себе знать ранние двадцатиградусные морозы. Было холодно, особенно по ночам. Скорее бы добраться до места, отогреться.
Судьба забрасывает Александра Максимовича с семьей в небольшую деревушку Белополье на Саратовщине. Это по ту сторону Волги — 18 километров от железнодорожной станции и 35 от районного центра.
Наконец — в доме. Едва теплится огонек в печи, а они и этому безмерно рады. Греются с холода. Едят очень горячий суп, пьют горячий чай. Нет постели, нет теплой одежды.
— Но ничего, будем как-нибудь жить, — успокаивает Александр Максимович жену. — Все устроится.
— Не померзли бы дети, — волнуется Александра Григорьевна.
— Главное, есть крыша над головой. Перезимуем, а там — весна, лето…
— Придут теплые дни, — добавляет Александра Григорьевна.
Так и успокаивают они друг друга, хоть и знают хорошо, что зима эта будет нелегкая, что надо перебороть все трудности…
Рядом с Бойченко живут эвакуированные. Здесь, в тылу, надо работать для фронта, для победы и, прежде всего давать хлеб. Люди же, собравшиеся в Белополье, в большинстве своем никогда раньше не имели дела с сельским хозяйством.
Они находили в себе силы, чтобы в дождь, под ветром, пронимавшим до костей, выкапывать картошку из раскисшей земли или, проваливаясь по пояс в снегу, собирать подсолнечник, или в мороз ночью за пятнадцать километров ехать в степь за сеном для скота.
Рядом со взрослыми работали подростки. Они брались за любую работу, чтобы заменить старших, сражавшихся сейчас на фронтах войны.
Многие среди эвакуированных были актеры, учителя, счетоводы…
«Каждому стоило немалого труда стать настоящим колхозником, — рассказывает в своем дневнике Александр Максимович. — Это не шутка, за месяц из артиста Ленинградской оперетты превратиться в конюха или, будучи прежде преподавателем иностранных языков, за неделю стать дояркой. Вот, например, наша соседка была учительницей, а как хорошо научилась сеять руками, не хуже стариков, что всю жизнь прожили в селе. Не хватало трактористов, комбайнеров, и горожане быстро освоили сельскохозяйственные машины. Пахали, сеяли, собирали хлеб, помогали государству и кормили себя».
Веселая шутка никогда не оставляет Александра Максимовича. Кто-то из товарищей или друзей рассказывает ему о забавном случае, происшедшем в колхозе, и он не без юмора записывает в дневнике:
«…Конечно, все шло не так гладко, бывали казусы и смешные истории. Эвакуированным раздали тридцать коров. Одна из них попала преподавателю истории, эвакуированному из Одессы. Историк решил подоить коровку. Взял поллитровую бутылку, подставил к соску и давай дергать — молоко струйками обливало руки, грудь, лицо, не попадая лишь в бутылку. Не нравился корове этот историк, она немного саданула его. Позвали помощницу, но и та сроду возле коровы не бывала. Пришлось передать корову другому эвакуированному».
Люди учились хозяйствовать…
Стало холодать. Степь раскисла. Дороги превратились в сплошное месиво, низина — в широкие озера, в самой деревне стояли большие лужи.
Александр Максимович беспокоится о жене и детях. Уезжая, они не захватили теплой одежды, зимней обуви. А везде такая грязь, что даже в сапоги набирается вода. Ходить в туфлях — все равно что босиком…
«Выдержат ли дети?» — думает он.
Неля пошла работать на колхозную почту. Славик — ездовым в колхоз. Он окончит курсы трактористов, вступит в комсомол и, работая весной 1942 года трактористом, один будет зарабатывать хлеб для семьи.
Возвращается с работы Славик, мокрый, по колени в грязи, снимает парусиновые туфли, а от воды и холода у пето посинели ноги. Он садится у плиты, трет задеревеневшие ноги руками, но молчит.
— Ну как дела, мой работничек?! — ласково говорит Александра Григорьевна, стараясь как-то развеселить Славика, хоть на душе у нее тревожно. — Ближе садись к огню, грейся!.. А я тебе сейчас поесть дам.
Немного согревшись, Славик моет туфли и ставит их к плите, чтобы до утра просохли. Развешивает на веревке у огня свою мокрую и грязную одежду. Шмыгает носом — промерз до костей. И такой он жалкий сейчас, что у отца от боли заходится сердце.
Позлее Александра Григорьевна побывала в Саратове. Оттуда она приехала с «подарками». Александр Максимович записывает в дневнике: «…приобрела поношенные сапоги для Славы, валенки, вязаную кофточку одну на двоих — себе и Неле, платок и рукавички, галоши на сапоги, правда, они были на одну ногу…»
Начинаются бураны, страшные степные бураны… Несколько дней сильный ветер гонит колючий снег. Для них, украинцев, особенно киевлян, это непривычная картина. От метели нигде нельзя спрятаться. Поля, дома все занесло снегом толщиною в несколько метров. В квартире Бойченко, в углу северной стены, даже появился снежный сугроб, его прибрали, думая, что там дыра, но все было в порядке, а сугроб вырос опять. Ветер дул с такой страшной силой, что снег пробивался сквозь мельчайшие щели. В каждой хате жили по две-три семьи. Топлива не было, а кругом, на десятки километров, — ни деревца.
Болеют дети, ходит грипп, ангина. Перебои в снабжении хлебом. Фашисты угрожают Москве.
В один из таких вечеров на квартире у Александра Максимовича собрались коммунисты. Надо было оформить партийную организацию села, избрать бюро…
Поднялся председательствующий, невысокий худощавый человек с глубоким красным шрамом на бледном лице, учитель местной школы. Он недавно вернулся из-под Киева, был ранен на Днепре. Его правая рука мертво висела на белом бинте.
— Есть у меня такое предложение, — сказал он негромко, — избрать коммуниста Бойченко членом бюро нашей партийной организации и редактором колхозной стенной газеты «Социалистический труд»… Он бывший секретарь ЦК комсомола Украины, работал редактором в издательстве. Думаю, товарищи меня поддержат…
За Бойченко проголосовали единогласно.
Теперь его комната — штаб, где намечаются планы борьбы за урожай, где проходят партийные и комсомольские собрания, обсуждаются следующие номера стенгазеты… Здесь бурлит настоящая жизнь — у постели человека, скованного тяжелым недугом.
Потихоньку начал восстанавливать по памяти первоначальные главы рукописи.
Каждая семья тогда ощущала на себе внимание и заботу Бойченко. Жена погибшего красноармейца Козаренко осталась с тремя маленькими детьми. Об этом узнал Александр Максимович. Однажды ей принесли молоко.
— Откуда это? — удивленно спросила женщина.
— Бойченко велел передать.
Александр Максимович не забывал каждый день посылать ее детям молоко. Он отдавал свой паек…
Приходит весна 1942 года. Потом — короткое заволжское лето. Александру Максимовичу запоминаются степи с сочной, зеленой и густой травой по весне, много цветов, особенно красивы тюльпаны.
Его кровать стоит у открытого окна, а за окном, до самого горизонта, раскинулась широкая степь. Оттуда доносятся запахи полыни и свежего сена, пение жаворонка и слова печальной песни, которую поют женщины, идя с поля.
Заканчивается косовица, проходит жатва. И тут уже подкрадывается дождливая осень.
Возвращаясь из госпиталя, заезжают друзья. Они никогда не забывали об Александре Максимовиче, даже в самые трудные для себя минуты. Так после ожесточенных боев, выйдя из окружения, писатель Микола Шеремет узнал, что Александр Бойченко в заволжском селе, и решил заглянуть к нему.