Говорили о боях, о литературе и друзьях, вспоминали Украину и Киев. Когда же зашла речь о книге, гость расстелил на полу шинель, положил на нее рукопись «Молодости», по-солдатски прилег и единым духом прочитал страницу за страницей будущую книгу. Воин сердцем чувствовал, что книга очень нужна не только здесь, в заволжском селе, в тылу, но и там, на фронтах войны. Она расскажет воинам о тревожной юности комсомольцев 20-х годов, будет звать на подвиги сегодня.
Позже заглянули к Александру Максимовичу Андрей Малышко, Андрей Головко, Борис Буряк.
Это было уже в Уфе. Борис Буряк встретился с Андреем Малышко, только что приехавшим с фронта.
— Здесь живет много наших земляков-киевлян, — сказал Малышко. — Живет со своей семьей и Бойченко. Давай вечером зайдем, проведаем…
Они осторожно постучали в высокие двери. Открыла им Александра Григорьевна. Гости увидели ее сдержанную и мягкую улыбку.
В глубине комнаты напротив единственного окна стояла кровать Александра Максимовича. В комнате было много белого. И было видно бледное лицо Александра Максимовича на белой подушке. А шапка темно-русых волос, зачесанных назад, и черные широкие брови еще больше подчеркивали его бледность.
Александр Максимович насторожился. Будто что-то вспомнил и вдруг радостно улыбнулся. По голосу узнав Андрея Малышко, он по-мальчишечьи выкрикнул:
— Андрей, любимый мой!..
Потом — объятия, знакомство Бориса Буряка и Александра Бойченко.
Они готовились к встрече с тяжелобольным человеком, как вспоминал Борис Буряк, а встретили улыбку — улыбку, которую никогда не забыть. Они встретились с автором «Молодости», немного застенчивым и сдержанным, когда он рассказывал о своей работе над книгой, когда читал черновики и ждал от опытных писателей «беспощадной критики». А вот загорелись искорки в светлых глазах над белой подушкой — это гости подняли рюмки за победу, за встречу в родном Киеве.
Поздно вечером стали прощаться.
— Если можно, прочитайте мою рукопись «с карандашом», — попросил Александр Максимович Буряка. — Я уже давал ее читать Андрею Васильевичу Головко. Ему я очень благодарен: он сделал ценные замечания, высказал советы и согласился быть редактором книги. Но вы хорошо понимаете, война: он выехал на фронт, когда вернется, неизвестно…
Борис Спиридонович прочитал рукопись «с карандашом», и, как признавался позже сам, были у него «какие-то очень скромные мысли об отдельных эпизодах, образах, сценах, диалогах».
Приходил он к Александру Максимовичу, садился у его кровати, клал рыжеватую папку себе на колени, и так в разговоре они переворачивали страницу за страницей. Александр Максимович не только слушал замечания, но временами не соглашался с ними, отстаивая свою точку зрения:
Бойченко показал себя при этом страстным полемистом, бескомпромиссным и опытным. Его знания по теории литературы были глубоки, и он не раз ссылался на высказывания Горького…
— Я не стремился к «усложненному» сюжету, — сказал он в конце разговора, — старался отразить не просто жизненные факты, а «психологию фактов»…
— О, если бы вы не были прозаиком, то, несомненно, стали бы хорошим критиком, — шутливо заметил Борис Спиридонович.
— Увидим, какой еще из меня прозаик, — скромно и тоже шутливо ответил Александр Максимович.
А пока что за низким окном сельской хаты плыла вторая тревожная осень войны. Болезнь усложнялась. Здесь не было ни врачей, ни медикаментов. Не давали покоя мысли о книге.
Он уже восстановил по памяти первую часть своей повести, без восьми начальных глав, рассказывавших о детстве героев книги. Но впереди — большая редакторская работа. Семья переезжает в Уфу. Они поселились в хорошей, светлой комнате — с паровым отоплением и электричеством. Главное, в этом доме — поликлиника, и в любую нужную минуту можно вызвать врача.
Неля пошла работать в обком партии, Слава поступил в авиационную школу.
Настроение улучшилось, признается Александр Максимович. Приходят радостные вести с фронта.
Он помнит этот день — 22 ноября 1942 года. Было уже за полночь. Александру Максимовичу вдруг показалось, будто бы по всему дому бегают люди, громко выкрикивают, хлопают дверьми. Александра Григорьевна и Неля поднялись с кровати и не успели накинуть на себя палы о, как в дверь постучали.
— Вы слышали, какая новость?! Наши под Сталинградом перешли в наступление…
Женщины принесли в комнату Бойченко единственный репродуктор и включили его. Послышался знакомый голос диктора из Москвы.
Они не спали до утра.
Александр Максимович продолжает работать над рукописью. Первым редактором «Молодости» становится Андрей Васильевич Головко. Страницу за страницей дорабатывают они книгу. Но снова болезнь.
— Попробуем пока что лекарства, — осмотрев его, сказал академик Николай Дмитриевич Стражеско.
Проходят две трудные недели. Организм, боровшийся с недугом, сильно ослаб, нужно усиленное питание. На помощь приходят люди, совсем чужие люди.
С сердечностью отзывается он о них: «Приносили кто что мог, отрывая от себя. Мать большой семьи зашла и «ненароком» оставила сахар. Соседка, жившая рядом, — кусочек сала, соседи напротив раздобыли яблоко, принесли комок масла и крупы на кашу. Меня глубоко волновала забота и чуткость наших людей».
Но опять — угроза гангрены. Снова приходит Николай Дмитриевич Стражеско.
— В первый раз мы вас спасли, — говорит он задумчиво. — На второй не выйдет: теперь лекарства не помогут… Необходима операция.
Александр Максимович просит отсрочить операцию: ему еще надо успеть отредактировать книгу.
«…Сколько лет я уже борюсь со смертью. Ходит она вокруг меня, но до сих пор мне удавалось держать ее на приличном расстоянии. Весь смысл был в том, чтобы выиграть время для работы…»
Александр Максимович торопится. Александра Григорьевна уже восьмой раз переписывает рукопись книги.
В конце апреля «Молодость» он отправляет в издательство в Москву, а сам ложится в больницу. Да, теперь можно уже и на операционный стол.
Операция проходит удачно. Однако болезнь обостряется… К тому же донимает уфимская жара. Александр Максимович не может работать и от этого впадает в отчаяние.
Подбадривают лишь радостные вести с фронта: Красная Армия разгромила фашистов под Курском и Орлом, началось освобождение Украины. Он радуется встречам с ранеными бойцами и командирами, переписывается с фронтовиками…
Может, возобновить первые восемь глав романа?
— Давай начнем так, как было: с детских лет, — предложила Александра Григорьевна, когда он хотел продолжить работу.
— Нет, теперь я так не смогу. Не лирическое у меня сейчас настроение, — пошутил Александр Максимович.
Тогда он боялся, что не успеет написать все задуманное, наверное, считал, что молодежи надо рассказать прежде всего об острой классовой борьбе в годы гражданской войны, в годы восстановления народного хозяйства. Детские же годы его героев так и остались ненаписанными.
Заканчивается октябрь. Украинские семьи отправляются домой. Конечный пункт следования — Харьков. А впереди сколько потом еще остановок! Иногда — на всю ночь. И это кажется вечностью. Кружатся в воздухе легкие снежинки. Приходит зима. Наконец двигаются дальше.
«…Настроение у всех приподнятое, все суетятся, не могут найти себе места. Прошел день, второй, третий, четвертый, мы уже за Волгой, проехали большую часть пути. Приближаемся к родной Украине. Проезжаем места недавних боев, видим ужасные картины разрушений, опустошения, часто попадаются могилы наших бойцов. Женщины не могут скрыть своего волнения, украдкой вытирают слезы.
Мы в Харькове. Выгружаемся из эшелона. Вокзала нет, едем на грузовике по городу, нигде нет света, и кажется, что едешь не улицами города, который три года тому расцветал, а какими-то глухими провалинами. Всюду руины, и в темноте ночи они кажутся еще более зловещими…»