- Пойдем, - сказал он ему. - Выпьем по глоточку, пока Леонор будет лечить твои колени.
ВОСКРЕСНЫЙ ДЕНЬ
На секунду он задержал дыхание, сжал кулаки так, что ногти впились в ладони, и сказал скороговоркой: "Я тебя люблю". На его глазах она мгновенно залилась краской, словно ее ударили по щекам, таким матово-бледным и нежным. С ужасом он ощутил, как им овладевает растерянность, сковывает язык. Ему захотелось убежать и покончить со всем. Мягкое зимнее утро вызывало у него глубокое уныние, которое всегда в решающие моменты лишало сил. Несколько минут назад, кружа в шумливой толпе по Центральному парку в Мирафлоресе*, Мигель еще повторял себе: "Вот сейчас, только дойдем до авениды Пардо**... Теперь решусь... Если бы ты знал, Рубен, как я тебя ненавижу!" И раньше, в церкви, когда он, разыскивая взглядом Флору, обнаружил ее возле одной из колонн, а затем пробирался к ней, работая локтями и не извиняясь перед сеньорами, которых толкал, наконец оказался рядом и тихо поздоровался, его непрестанно преследовали все те же слова, что бормотал на рассвете, лежа в постели и дожидаясь наступления утра: "Выхода нет. Я должен сделать это сегодня. Утром. Погоди же, Рубен, даром тебе не пройдет". А накануне вечером он плакал, узнав о ловушке, заплакал впервые за много лет. Люди еще гуляли в парке - авенида Пардо пустовала. Они шли по бульвару под фикусовыми деревьями с высокими пышными прическами. "Надо торопиться, не то все пропало". Он незаметно огляделся по сторонам: вокруг никого нет - можно попробовать. Медленно протянув пальцы, он дотронулся до ее руки оказывается, его ладонь повлажнела от пота. Он взмолился в душе: пусть случится чудо, пусть унижение кончится. "Что я ей скажу, - думал он, - что скажу?" Она отдернула руку, и у него мелькнула мысль, насколько он смешон и беспомощен. Все красивые фразы, продуманные и вызубренные накануне, полопались как мыльные пузыри.
* Мирафлорес - аристократический район в северной части Лимы.
** Авенида Пардо - Мануэль Пардо (1834-1878) - первый гражданский президент Перу.
- Флора, - пробормотал он, - я столько времени ждал этой минуты. С тех пор как с тобой познакомился, я только о тебе и думаю... Я полюбил впервые... Честное слово, я никогда не встречал такой... как ты...
Опять в мозгу пустота, что-то неясное, расплывчатое. Кулаки стиснуты до предела, ногти уже, кажется, упираются в кость. Но он продолжал выжимать из себя слова, еле ворочая языком; поминутно останавливаясь, постыдно заикаясь, он все старался выразить свою безрассудную, всепоглощающую страсть, пока не заметил, что они дошли до площади авениды Пардо. Тогда он с облегчением смолк. За площадью, между вторым фикусовым деревом и третьим, жила Флора. Они остановились и посмотрели друг на друга. Щеки Флоры еще горели, глаза от волнения поблескивали. Мигель в полном отчаянии должен был признаться, что еще никогда она не казалась ему столь прекрасной: под локонами, подобранными голубой лентой, виднелись шея и уши, два малюсеньких, ювелирно выточенных вопросительных знака.
- Послушай, Мигель, - сказала Флора, голос ее звучал мягко, певуче, однако непреклонно, - сейчас я ничего не могу тебе ответить. Но моя мама не хочет, чтобы я ходила с мальчиками, пока не окончу колледж.
- Все мамы всегда твердят одно и то же, - настаивал Мигель. - Да и откуда она узнает? Мы будем встречаться, как ты скажешь, пусть только по воскресеньям.
- Я отвечу тебе попозже, сначала мне надо подумать, - произнесла Флора, опуская глаза. И через секунду добавила: - Прости, но теперь мне надо идти, уже поздно.
Страшная усталость, расползавшаяся по всему телу и расслаблявшая, охватила Мигеля.
- Ты на меня не сердишься, Флора? - спросил он жалобно.
- Ну что ты! - живо ответила она. - Не сержусь.
- Я буду ждать сколько захочешь, - сказал Мигель. - А до тех пор мы будем видеться, да? Пойдем в кино сегодня днем, хорошо?
- Сегодня днем я не могу, - отказалась она по-прежнему мягким тоном. Меня пригласила Марта.
Казалось, горячая струя обожгла Мигеля - так больно отозвался в нем этот ответ, которого он, правда, ждал и который тем не менее показался столь жестоким. Значит, верно то, о чем в субботу зловеще прошептал ему на ухо Папуас. Марта оставит их наедине - это ее обычная тактика. А потом Рубен станет обстоятельно рассказывать своим друзьям, грифам - столь гордо они себя прозвали, - как вместе с сестрой он, Рубен, составил план действий, наметил место и час. А Марта в награду за услугу потребует себе право подглядывать из-за шторы.
- Ну не надо, Флора. Пойдем на дневной сеанс, как собирались. Я не буду говорить тебе про это. Обещаю.
- Не могу, правда, - сказала Флора. - Я должна пойти к Марте. Она приходила вчера и звала меня. А потом мы погуляем с ней в парке Саласар.
И в этих последних словах он не уловил и тени надежды. Некоторое время он смотрел туда, где под величественным сводом фикусовых деревьев исчезла ее хрупкая фигурка. Можно вступать в бой с любым противником, но только не с Рубеном. Он припомнил имена девочек, которых Марта приглашала к себе по воскресеньям. Уже ничего нельзя поделать, он побежден. И снова перед его глазами возникла картина, помогавшая ему прийти в себя всякий раз, когда он терпел поражение: появившись издалека, из черных клубящихся туч, он, Мигель, маршировал во главе колонны кадетов Морской школы*, направляясь к воздвигнутым в парке трибунам, а с трибун ему аплодировали солидные господа в цилиндрах и дамы, сверкающие драгоценностями; на аллеях толпился народ, мелькали лица его друзей и врагов; все в восхищении следили за ним, у всех на устах его имя. В синей форме, набросив на плечи просторный плащ, Мигель шагал впереди, глядя куда-то вдаль. Вот он поднял шпагу, салютуя, и повернул голову на пол-оборота: в центре трибуны стояла Флора, улыбалась. А за углом сиротливо приткнулся Рубен; оборванный, жалкий, пристыженный, - бросив на противника быстрый презрительный взгляд, Мигель продолжал маршировать, пока не исчез...
* ...во главе... кадетов Морской школы... - В четырнадцать лет сам Варгас Льоса пытался, но не сумел поступить в Морскую школу Лимы.
Исчезло и видение, растаяло словно дымок.
Мигель уже стоял у двери своего дома, ненавидя себя, ненавидя все на свете. Войдя, он сразу поднялся в свою комнату и бросился в постель. В легком полумраке, как только прищурил глаза, показалось лицо девочки. "Я люблю тебя, Флора", - сказал он вслух, и тут же выплыла рожа Рубена: нагло выдвинута челюсть, губы вытянуты в злой ухмылке; их щеки были рядом, они все сближались, Рубен искоса поглядывал на него и тянулся губами к губам Флоры.
Он соскочил с постели. Зеркало в шкафу отразило его мертвенно-бледное лицо с темными кругами под глазами. "Нет, Рубен ее не увидит! Этот номер не пройдет, черта с два!"
На авениде Пардо было по-прежнему пустынно. Ускоряя шаг, он дошел до перекрестка. И тут остановился в нерешительности. Ему стало холодно: куртку он забыл в комнате, а рубашка не защищала от ветра, который налетал с моря и бился в густой листве фикусов. Жуткая сцена - Флора и Рубен вместе - придала ему силы, он пошел дальше. Вот и бар возле кинотеатра "Монтекарло" - с порога он увидел всех за столиком, как обычно, в левом заднем углу. Франсиско и Папуас, Тобиас и Зубрила заметили его, с удивлением посмотрели, и тотчас же их лукавые, горевшие от возбуждения глаза обратились к Рубену. У Мигеля победило самообладание: перед мужчинами он не спасует!
- Привет, - бросил он, подходя. - Что новенького?
- Садись. - Зубрила пододвинул стул. - Каким это ветром тебя сюда занесло?
- Целое столетие тебя не видали, - откликнулся Франсиско.
- Да вот, захотелось взглянуть на вас, - сердечно сказал Мигель. - Я знал, что вы здесь. Что вы удивляетесь? Или я уже не гриф?
Он уселся между Папуасом и Тобиасом. Рубен сидел напротив.
- Кунчо! - крикнул Зубрила. - Принеси-ка еще бокал. Да почище!
Кунчо подал бокал, и Зубрила налил пива. Провозгласив традиционный тост: "За грифов!" - Мигель выпил.
- Э! Чуть и бокал не проглотил! - сказал Франсиско. - Сразу залпом.