Кирилл Корконосенко
** См. "Диалог о романе в Латинской Америке" в наст. изд.
Рассказы
[Image001]
[Image002]
ВОЖАКИ
I
Хавьер на секунду подался вперед.
- Звонок! - прокричал он на ходу.
Напряжение взорвалось оглушительно, словно бомба. Все мы уже на ногах; доктор Аббсало стоит с открытым ртом. Он покрывается румянцем, сжимает кулаки. Когда, придя в себя, он заносит руку и, кажется, вот-вот запустит в нас своей отповедью, звонок и вправду звенит. Мы выбегаем опрометью, с оглушительным грохотом, обезумевшие, подстрекаемые вороньим карканьем Амайа, который бежит впереди, опрокидывая парты.
Двор наполнен криками. Третьи и четвертые классы вышли раньше и образовали большой круг, который двигался, поднимая пыль. Почти одновременно с нами появились первоклассники и второклассники, их воинственные вопли добавили ненависти. Круг увеличился. Негодование Средней школы было единодушным. (У Начальной был свой маленький двор с синими мозаиками в противоположном крыле школы.)
- Горец хочет нас завалить.
- Да, черт возьми.
Никто не говорил о выпускных экзаменах. Блеск зрачков, шум, волнение означали, что настал момент выступить против директора. Не задумываясь, я перестал сдерживаться и начал лихорадочно перебегать от группы к группе: "Он нас завалит, а мы промолчим?" "Надо что-то делать". "Надо что-то делать".
Железная рука выхватила меня из центра круга.
- Ты - нет, - сказал Хавьер. - Не суйся. Тебя исключат. Ты же знаешь.
- Теперь это неважно. Он мне за все заплатит. Это мой шанс, понимаешь? Давай их построим.
Мы пошли по двору, от одного к другому, вполголоса повторяя на ухо: "постройтесь", "быстро в строй".
- Строиться! - клич Райгады потряс душный утренний воздух.
Многие голоса слились в хор:
- Строиться! Строиться!
Инспекторы Гайардо и Ромеро удивленно наблюдали, как ни с того ни с сего, до окончания перемены, суматоха прекратилась, и началось построение. Они стояли напротив, опираясь о стену возле учительской, и взволнованно смотрели на нас. Затем они переглянулись. В дверях появилось несколько учителей, они тоже были изумлены.
Инспектор Гайардо приблизился к нам.
- Послушайте! - выкрикнул он нерешительно. - Еще не...
- Заткнись, - оборвал его кто-то из задних рядов. - Заткнись, Гайардо, пидор!
Гайардо побледнел. Широко шагая, с угрожающим видом, он врезался в строй. За его спиной многие кричали: "Гайардо, пидор!"
- Будем маршировать, - сказал я. - Будем ходить по кругу. Сначала те, что из пятого.
Мы начали маршировать. С силой чеканили шаг, до боли в ногах. На втором круге (мы выстроились в четкий прямоугольник, как раз по размерам двора) Хавьер, Райгада, Леон и я начали:
- Рас-пи-санье, рас-пи-санье, рас-пи-санье...
Хор стал общим.
- Громче! - раздался голос того, кого я ненавидел: голос Лу. - Кричите!
Тут же крик превратился в оглушительный рев:
- Рас-пи-санье, рас-пи-санье, рас-пи-санье...
Учителя осторожно ретировались, закрыв за собой двери учительской. Когда пятиклассники прошли возле угла, где Теобальдо с лотка торговал фруктами, Лу сказал что-то, чего мы не услышали. Судя по его жестам, он нас подбадривал. "Свинья", - подумалось мне.
Крики нарастали. Но ни чеканность марша, ни ритмичность выкриков не помогали скрыть наш страх. Ожидание было тоскливым. Почему он медлит и не выходит? Все еще прикидываясь бесстрашными, мы повторяли наше слово, но некоторые уже начали переглядываться, и время от времени слышались резкие натужные смешки. "Ты не должен ни о чем думать, - говорил я себе. - Не сейчас". Кричать стало тяжело: я охрип, и у меня жгло в горле. Вдруг, почти непроизвольно, я посмотрел на небо: проследил за ястребом, который мягко планировал над школой, под синим сводом, ясным и глубоким, освещенным с одной стороны желтым, словно веснушка, диском. Я быстро опустил голову.
Маленький, с синеватым лицом, Ферруфино появился в конце коридора, ведущего в прогулочный двор. Его коротенькие шажки вперевалку, словно утиные, нарушили тишину, которая внезапно, к моему удивлению, воцарилась. (Дверь учительской открывается, высовывается маленькое смешное лицо: Эстрада хочет пошпионить за нами, видит директора в нескольких шагах, мгновенно убирается, закрывает дверь своей детской ручкой.) Ферруфино стоит напротив нас, пробегает вытаращенными глазами по группам онемевших учеников. Ряды смешались: одни сбежали в туалет, другие в отчаянии окружили прилавок Теобальдо. Хавьер, Райгада, Леон и я стояли неподвижно.
- Не бойтесь, - сказал я, но никто меня не услышал, потому что одновременно со мной директор произнес:
- Дайте звонок, Гайардо.
Снова построились в ряды, на этот раз не спеша. Жара пока еще была терпимой, но мы уже страдали от какой-то сонливости, некоей разновидности скуки.
- Они устали, - пробормотал Хавьер. - Это плохо. - И злобно предупредил: - Не поддавайтесь на разговоры!
Остальные передали его предостережение по рядам.
- Нет, - сказал я. - Подожди. Они рассвирепеют, как звери, лишь только Ферруфино заговорит.
Прошло несколько секунд тишины, подозрительно тяжелой, прежде чем мы один за другим подняли взгляд на этого человечка в сером. Он спокойно стоял, сложив руки на животе, сдвинув ноги.
- Я не хочу знать, кто затеял этот балаган, - произнес он.
Настоящий актер: размеренное, мягкое звучание голоса, почти сердечные слова, монументальная поза - все было тщательно продумано. Должно быть, он тренировался наедине у себя в кабинете.
- Подобные поступки - позор для вас, для школы и для меня. Я был очень терпелив, слышите, слишком терпелив с зачинщиком этих беспорядков, но он переступил черту...
Я или Лу? Огненный язык, жадный и бесконечный, лизал мою спину, горло, щеки, пока глаза всей Средней школы блуждали, отыскивая меня. Смотрел ли на меня Лу? Завидовал ли мне? Смотрели ли на меня койоты? Кто-то сзади дважды похлопал меня ладонью по руке, чтобы подбодрить. Директор долго говорил о Боге, дисциплине и высших духовных ценностях. Он сказал, что двери дирекции всегда открыты, что настоящие смельчаки должны показать свое лицо.
- Показать свое лицо, - повторил он, теперь уже властно, - то есть говорить в глаза, говорить со мной.
- Не будь дураком! - сразу же сказал я. - Не будь дураком!
Но Райгада уже поднял руку и одновременно сделал шаг влево, покидая строй. Удовлетворенная улыбка скользнула по губам Ферруфино и тут же исчезла.
- Слушаю тебя, Райгада... - сказал он.
По мере того как тот говорил, слова придавали ему силы. Он даже один раз драматически вскинул руки. Заверил, что мы не плохие и что мы любим школу и наших учителей; напомнил, что молодежь импульсивна. От имени всех он попросил прощения. Затем начал заикаться, но продолжил:
- Мы просим вас, сеньор директор, вывесить расписание экзаменов, как в прошлые года... - И испуганно смолк.
- Запишите, Гайардо, - сказал Ферруфино. - На следующей неделе учащийся Райгада будет ежедневно заниматься до девяти вечера. - Он сделал паузу. - В кондуите укажите причину: за бунт против педагогических мероприятий.
- Сеньор директор... - Райгада сделался мертвенно-бледным.
- По-моему, справедливо, - прошептал Хавьер. - Вот баран.
II
Луч солнца пробирался ко мне через грязное слуховое окно и ласкал глаза и лоб, наполняя меня спокойствием. Однако сердце билось учащенно и временами замирало. Оставалось полчаса до выхода; нетерпение ребят немного улеглось. Выступят ли они после всего этого?
- Садитесь, Монтес, - сказал учитель Самбрано. - Вы осел.
- Никто не сомневается в этом, - подтвердил Хавьер сбоку от меня. - Он осел.
Дошел ли приказ до всех классов? Я не хотел снова терзаться мрачными предположениями, но постоянно видел Лу в нескольких метрах от своей парты и испытывал тревогу и сомнение, потому что знал, что в сущности решается вопрос не расписания экзаменов и даже не вопрос чести, - речь идет о личной мести. Как пренебречь этой счастливой возможностью напасть на врага, потерявшего бдительность?