Когда в очередной раз, поотбрыкиваясь, я делаю мельницу, стоящая невдалеке Марина делает большие глаза и качает головой, явно – осуждающе. А я, в ответ, кручу пальцем у своего виска и уже не думаю о том, что это какие-то не такие дети. Такие – обычные как все….
Если верить в реинкарнацию книг, то, вполне возможно, что Валерка все-таки впитал в себя всю историю Хоббита, похожего на него маленького человечка, вместе с дымом своих самокруток…
*
Высокая Лена, спрашивает:
– Как учиться в институте? и Сложно ли поступать?
Я рассказываю, она смеется. Я не хочу, чтобы она теряла веру, даже такую глупую…..
– Я хочу быть актрисой…, – говорит она по секрету. В институте культуры учат на актрис?
– Только на режиссеров, но говорят, что можно перевестись в Питер, на актерский факультет из нашего вуза, если хорошо будешь учиться.
Высокая Лена кивает:
– Хорошо, буду, и улыбается, зажмурив глаза.
Я не разрушу ее мечту, пусть вырастет для начала, вдруг у нее получится, случаются же в жизни чудеса…
*
Я не знаю как пал Вотан. И, наверное, никто в лагере не знал причин его падения, кроме нового директора лагеря. Наверное, его в очередной раз предали…
И все же, я думаю, что тут, еще были замешаны Инистые великаны, одного из них мы и видели, когда гуляли вместе с Алесей ночью у реки, когда – то в прошлой жизни, по другую сторону вчерашнего дня.
Факт остается фактом. Вотан исчез, ни с кем из нас так и не попрощавшись, как будто его и никогда не было.
Новый директор пионерлагеря Ирень напомнил мне братца Локки, нет, он не был рыжим, – темноволосый, смуглый и круглолицый, невысокий, но какой-то весь кошачий или звериный в своих повадках, Локки в нем выдавали хитрющие зеленые глаза и улыбка, полная превосходства и тысячи брошенных в этот мир насмешек. В общем – вечный лис.
Новый директор привел за собой трех замов. А эти замы, несли нашему малому, сложившемуся во всех отношениях мирку свободных любителей чистого воздуха и приключений, новые правила. Теперь, мы были должны… и достаточно много. В общей столовой на специальном лобном месте каждый вечер всем отрядам, их воспитателя и вожатым вывешивались оценки:
За поведение…
За внешний вид…
За культурную программу….
И утреннюю зарядку…
И еще…, черт знает за что….
Нам вменялось: соответствовать и повиноваться.
Предлагалось – соревноваться с друг – другом, отряд с отрядом, а иначе! А иначе, все эти дурацкие баллы, должны были напрямую повлиять на нашу будущую зарплату.
Начался психоз и раздрай, недовольство и возмущение, как казалось большинству – «незаслуженными оценками», расцвело буйным цветом жополижество в отношении трех замов директора, которые ставили эти самые оценки, а также, разрабатывали усердно, теперь все наши культурные мероприятия и регламентировали распорядок всей жизни в лагере.
Знаком и клеймом нашего отряда стала картонная коричнева черепаха, расчерченная окошечками для оценок.
Не знаю, что бы сказал по сему поводу Роланд, по – своему трактуя все знаки – посылаемые нам мирозданием.
Я помнил из этой длинной истории про стрелков, что Черепаха хранитель одного из лучей, а еще, символ – фундаментального движения вперед.
Я искренне радовался, что Алеся и Надежда ушли и не видят сего безобразия, в которое превратилась наша, ранее – размеренная, обустроенная, и уютная в некотором смысле, жизнь.
*
И никого я не подговаривал, Валерка сам предложил стырить нашу черепаху с оценками и порвать. Я только скорректировал сей преступный план:
–Черепаху утырить и не рвать, пусть висит над моей кроваткой как ценный трофей.
И тут же вспомнил, что когда то был партизаном.
Первое дело настоящего партизана – подрывная работа.
За вечер я написал около двух десятков листовок с требованиями:
– ДОЛОЙ НОВОГО ДИРЕКТОРА И ЕГО СВИТУ!!!
– ХОЧУ ВЕРНУТЬСЯ В СТАРЫЙ ЛАГЕРЬ!
– ОКУПАНТЫ – ПОШЛИ ВОН!
– НАМ, НЕ НУЖНЫ ВАШИ ОЦЕНКИ!
– ВЕРНИТЕ ЛЮБИМЫЕ САПОГИ, ПОДАРОК ГОРЯЧО ЛЮБИМОЙ БАБУЛИ!!! (конечно любимые резиновые сапоги у меня сперли просто так, без всякого политического умысла, как я думаю, но вот душа четто просила, и этот лозунг против новой власти я решил оставить, ограничив его всего тремя экземплярами)
И вот, я расклеил эти листовки ночью на деревьях, стенах жилых корпусов, заборах и пищеблоке лагеря Ирень. Стоит ли говорить, что мне с большим удовольствием помогала наша троица мелких любителей пакостить?
Утро после ночи партизанстства прошло мирно, видимо новые власти выясняли: что это вообще такое и может быть в этом просто замешаны дети? Скандал разразился к обеду. А все проклятущие сапоги, историю их пропажи с директорского крыльца, где я их оставил, перед тем как зайти к новому начальству на утреннюю планерку: «ну куда ты прешься, в сапогах то!!?», знали многие сознательные товарищи, которые меня и сдали.