Как результат меня вызвали к директору на разбор. Я думал, он будет ругаться, пугать, или просто предложит уволиться. Но Локки лишь улыбался, и в целом, выглядел довольным, как будто он зритель и вот конец спектакля и можно уже хлопать, он так и сделал, захлопал в ладоши, когда я зашел, и рассмеялся:
– Ну, здравствуй партизан. Все знаю. Все понимаю. Зачем нам война. Листовки, конечно, твои мы сняли, а ты…. С тобой мы будем дружить. Пойдешь ко мне в замы?
Я, не задумываясь, покачал головой.
– А че так? – Локки слегка похмурел.
Да мне на моем месте хорошо, – в ответ улыбнулся я.
– Вот и сиди на своем месте, – взгляд Локки стал острым как заточенный японским мастером клинок.
– Хорошо, – я вздохнул. – Можно идти?…
– Иди, у меня и без твоей самодеятельности куча дел.
Я вышел, забыв попрощаться, но дверью хлопать не стал. Просто, не хотел уходить от своих, из за такой ерунды.
Из всей этой истории был один большой плюс и никаких минусов, мои сапоги нашлись, их подкинули вечером на крыльцо моей новой вожатской и все эти баллы конечно никуда не исчезли, но отчего то больше никто не обращал на них больше внимания и как оказалось – правильно, зарплату все получили стандартно в зависимости от количества трудодней и детей в соотношении со взрослыми в отряде, так посчитала главбух тетя Зина, никто не решился поспорить с ее ста тридцатью килограммами живого веса и десятилетним опытом работы в этом лагере в данной должности.
*
А на следующий день к нам в лагерь приехал настоящий бродячий цирк. Шатер и три жилых фургончика, клетка с коричневыми пуделями и голубями, выкрашенными под райских птиц. Еще были три домашних кошки, но они не участвовали в представлении, их возили с собой для того чтобы ощутить домашний уют, и конечно – для тепла и ласки, которых так часто не хватает в бесконечной дороге и постоянных переездах, по одной мурлыке на каждый жилой фургон.
Говорят, что цирк, это – большая семья. В данном случае, все было именно так. Из десяти человек труппы, семь являлись родней. Жена, главы циркового семейства – дрессировщица птиц, ее муж – повелитель пуделей. Двое их детей – воздушные эквилибристы. Дедушка – отец главы циркового семейства и бабушка его мама – цирковые клоуны, работающие в паре и дядя – брат отца семейства – мастер на все руки, без которого в цирке, даже таком бродячем не обойтись.
Каждый фургончик, это – полностью обжитое пространство. Труппа бродячего цирка проводит в дороге всю свою жизнь, колеся от одного города к другому, возвращаясь, большой домой, если он есть, только на три месяца зимы. И большую часть года или всей жизни, их основной дом, этот самый фургон.
Вы видели, когда – ни – будь, настоящих клоунов без грима?
Клоуны без грима, самые грустные на свете люди, в этом я убедился, наблюдая за парой этих цирковых пенсионеров. Но вот, они уже на арене, расстеленных на деревянной площадке для танцев коврах. И, вершится чудо – искрометные шутки и горящие фейерверками глаза, улыбки как весенние бабочки порхают на их лицах, взлетая и рассаживаясь на лица собравшейся вокруг многочисленной публики: дети, вожатые, воспитатели, практически все свободные работники лагеря, какие – то заезжие гости, все смеются по настоящему как в компании хороших друзей.
Мне кажется, в клоуны уходят, как уходят в монастырь. И в том, и в другом случае, от того, что, что-то сломалось внутри. И в том, и в другом случае – лучшее лекарство – нести добро людям, быть одиноким – отшельником, сам в себе и служить изнутри, этому миру, чтобы дарить радость, особенно маленьким человечкам.
После выступления клоунов, насмеявшись в волю, уже и забыв как я видел их без грима, я вдруг почувствовал страшную усталость, и, сказав Наташе и Маринке, что мне нужно уйти, буквально дополз до своего спального места, где благополучно отрубился, погружаясь в благословенную тьму наполненную цветными вспышками падающих звезд.
*
Очнулся я от того, что кто – то тряс меня за плечи и дико ругался. Оказалось, это Маринка:
– Ты вот тут спишь, а там настоящий цирк!!!!
– Ну конечно цирк, а что еще, – я ничего не понимал.
– Да он еще и ничего не понимает, – словно прочла мои мысли наша крикливая воспитательница.
Оказывается в корпусе, где я спал в наказание, кажется, за то, что бросались за обедом кашей, оставили двоих наших сестер близняшек. А следует сказать, что наш отряд расквартировался в зимнем каменном корпусе, занимая практически весь второй этаж, и окна части палат выходили прямо площадку для танцев, где и шло цирковое представление. Обидевшись, что их заперли и не пустили в цирк, разбойные сестры решили устроить небольшую диверсию, ничего больше придумав как, разрисовав лица йодом скакать голыми на подоконнике, изображая, по их мнению цирковых обезьян, чем сорвали, настоящее представление. Хотя, конечно представление никто не сорвал, ну поорали, посмеялись, подождали, когда буйным близняшкам всыпят по их голым попам и отведут под надзор Наташи в другую комнату, а потом представление продолжилось, хотя то тут, то там вспыхивал безудержный смех, кажется, без всякой на то причины, просто так вспоминались наши обезьянки.