Нормально, – невольно подумал я, – он мне ещё и угрожает. Мы сильны и полны решимости, львы да тигры сплошные. Ну и живите себе своим прайдом, и не лезьте ко мне. Сто тысяч он призвал! А сколько их полегло в бою, сколько раненых, сколько вернулось обратно? Вот, вот! Да он и не скажет сейчас.
– Да, да, я слышал о блистательной победе ваших, благословенных Богом и коптской церковью, воинов, под Адуи. Мои воины также благословлены коптской церковью и готовы с честью встретить все тяготы и лишения войны. Ведь они собраны со всех концов моей необъятной страны и участвовали во многих битвах, оставляя в каждой битве частичку своей души и пятна своей крови. Каждый из них закалился и ожесточился в бесчисленных сражениях. Да и меня не минула сия чаша, – и я обвёл рукой своё изрезанное шрамами лицо.
Рас скривился. «Ага, намекает, что так просто его не взять, да ещё и церковь может оказаться на его стороне. Ну, или выразит своё неудовольствие братоубийственной войной между христианами одной церкви».
– Если воины негуса Менелика II так сильны и многочисленны, почему тогда вы не отбили Эритрею? А если с Эритреей у вас не получилось, есть же ещё и Британское Сомали, а также, французское Джибути, я слышал, там кочует крупная банда и не даёт покоя французским поселенцам? С такими войсками, вам будет под силу вернуть эти территории в лоно вашего государства, откуда они в своё время и вышли!
«Вот же, ещё и издевается над нашими проблемами».
– Мой повелитель уважает заключённые договоры о мире и заботится о своих подданных, надеясь решить все вопросы мирным путём. Стране необходим отдых, а казне пополнение. Людям необходимо выращивать скот и хлеб, а не воевать. Время открытого противостояния с Британской империей ещё не пришло, и мы не стремимся к этому.
Ага, значит, не тянете войну на два фронта. А то, сто тысяч солдат, сто тысяч. Сто тысяч ополченцев, а не солдат. И против орудий, кораблей и экспедиционных пушек, вы не потянете, а Франция, хоть и поможет, но опять же, потом вмешается, в самый неожиданный момент. И будет вам карачун и кабала.
– Я понимаю ваши проблемы. Но мне не помешают английские пушки и пулемёты. У меня свои счёты с англичанами. Мой долг ведёт меня вперёд, и будет вести всегда. К тому же, у меня в плену находится полковник её Величества. Преинтереснейший человек. Убийца, на службе её Величества. И кого ведь хотел убить – меня, малоизвестного, для них, вождя, причём, неоднократно. Приведите его…
Через некоторое время, в комнату привели закованного в кандалы полковника. Был он измождён и представлял собой достаточно печальное зрелище, что, впрочем, не скрывало его сущность, скорее, наоборот, обнажало весь спектр эмоций попавшего в ловушку старого лиса и безжалостного волка. Два в одном, так сказать.
Был он слегка в неадекватном состоянии. Его глаза неестественно блестели, руки дрожали, ноги сильно опухли. На голове красовался багровый рубец, сейчас уже почти заживший, но покрытый сухими чёрными струпьями. Его усадили на широкую деревянную скамью, принесённую и поставленную возле стены, и оставили в одиночестве.
– Ваше имя, – спросил я у него по-английски.
– Ричард.
– Ваше звание и кем вы являетесь?
Тот затряс головой, в каком-то непонятном нервном приступе. Сначала мелко затряслась голова, потом плечи, руки, и, наконец, колени. Он боролся с собой. Его нижняя челюсть начала ходить ходуном. Зубы клацали друг об друга, отчего язык был не в силах вымолвить ничего членораздельного.
Щёлкнув пальцами, я направил к нему одного из своих людей. Жестко схватив руками за голову пленного, он разжал ему челюсти, вставил туда деревянную палку и, придерживая её рукой, чтобы испытуемый не перекусил или не выплюнул, быстрым движением влил в него густой травяной отвар.
Тяжёлый аромат свежей зелени и ещё чего-то непонятного заполнил небольшое помещение, заставив поморщиться всех присутствующих, кроме Мамбы.
А что морщиться, обычное слабое наркотическое средство, с расслабляющим психику эффектом. Внимание испытуемого рассеяно, он не может ни на чём сосредоточиться. Его сознание плавает в каше образов и вопросов. Он мало что понимает и никого не узнаёт. Головной мозг, получая слуховые сигналы, не может определить их принадлежность. И надо иметь железную волю, чтобы различать то, что творится в искажённом сознании.