Голова кипела, как тот алхимический котёл, в котором бурлило ценное снадобье, в любой момент грозящее сбежать от меня. Эй, моя голова, ты гдэээээ?
Подозвав к себе Вороха, который до сих пор доказывал, что он свой, несмотря на то, что в ночном переполохе возникла спонтанная перестрелка его людей и моих. В конце концов, мы разобрались, и я начал допрашивать его.
– Кто таков, мил человек?
Семён Ворох слышал, конечно, что Мамба умел говорить по-русски, но одно дело слышать от других, а другое дело лично в этом убедиться.
– Вольный казак войска калмыцкого, атаманом к местным арабам подвязавшийся, по причине острой нужды и оттого, что отбился от своих в Абиссинии. Ранен был вашество, не помню ничего. Очнулся…
– Гипс, – прервал я его неожиданно, – здесь помню, – я коснулся своей головы рукой, – а здесь уже не помню, – коснулся я своей головы с другой стороны. – Так?
– Ну…, а…, м…, да, примерно так.
– Врёшь ты всё. Палач! Палаач!
Из темноты вынырнул мой бессменный товарищ, возглавлявший такой ответственный пост.
– Ты что-нибудь слышал об их отряде? – спросил я у него, кивком головы указав на Вороха.
– Разбойники, – коротко доложил он.
– Вот видишь, мил человек, я всё о тебе знаю, и ночь ещё не закончилась. Глядишь, к утру качаться будешь на… – и я огляделся вокруг в поисках дерева. Увы, ничего нужного нигде не наблюдалось. Только на середине реки виднелись две тёмные туши канонерских лодок и ещё одна, полузатопленная, у противоположного берега.
– О! Будешь врать, качаться будешь на рее канонерской лодки, аки пират. Ты ж разбойник?
– Нет, я атаман вольных охотников – признался Ворох.
– Ото так. И так всё понятно было, чего уж врать-то. Разбойники ли вы с большой дороги, аль охотники, пираты или бандиты, мне всё равно. Наниматься ко мне со своим отрядом пришёл?
– Да, решили, что у тебя будет нам лучше.
– Ага, значит, прижали вас, вот вы и побежали. А Осман говорил, что дервишей в твоём отряде как бы ни половина была, да ещё в бою сколько-то сгинуло. Потрепали вас хорошо, вот ты и сбежал со своей шайкой-лейкой, да ко мне решил прибиться.
– Тоже дело, когда без дела не сидишь. Мне нужны люди, тут ты прав, и правильно сделал, что пришёл, да ещё и на англичан напал. Тут вообще угадал. Но вот ведь какая штука, мне преданные люди нужны, а не шалавы подзаборные. Предателей я не люблю. Или ты со мной до конца, и в горе и в радости, или катись, вместе со своими людьми, на все четыре стороны.
– Я и преследовать вас не буду, трофеи все оставьте себе, мне не жалко, я ещё себе отобью, но вот больше ко мне тогда не приходи, в ногах не валяйся, сразу придушу, если дерево подходящее для тебя не найду. Уж такой я человек, извини. А чтобы ты поверил мне, так с моими людьми пообщайся, да вот, хотя бы с Момо.
– Момо, ты где?
Из темноты вывалился, как демон из преисподней, чернокожий Момо и, вращая белыми белками глаз, светящимися в свете костра, замычал. Ворох внутренне содрогнулся и задумался. Колебался он недолго, да и был ли у него выход? Куда ни кинь, везде клин!
– Хорошо, клянусь тебе в верности, в том залог моя душа и совесть!
– Ну, скажем, совесть твоя давно в песках похоронена, а вот душа… Душу я твою возьму, коль предашь, в этом не сумлевайся, – и Мамба очень нехорошо усмехнулся.
Ворох внутри весь заледенел. Сердце забилось громко, словно хотело вырваться из тесной грудной клетки на волю, но Семён не отпустил его. Леденящие душу истории рассказывали о Великом унгане, что сидел сейчас перед ним и зловеще улыбался, скаля свои белые зубы.
То ли белый он был, то ли чёрный, то ли чёрно-белый, людская молва сочиняла о нём разные истории. В какую из них верить, он не знал, и, на всякий случай, верил во все, так было спокойнее и не тянуло на безумные подвиги.
Багровые отблески пламени костра играли на лице Мамбы, искажая и так его некрасивые черты, изуродованные страшными шрамами, придавая ему поистине демоническое выражение.
– Свят, свят, свят, – пробормотал Семён вслух и три раза перекрестился, чего давно уже с ним не случалось.
– Завтра всем отрядом присягу принесём, – глухо проговорил он и уставился в костёр.
– То добре, Ворох, приму! На крови будете клясться. Грамоту вам дам, и отпечатки своих указательных пальцев приложите, предварительно порезав, а я сохраню ту грамотку.
– Да, не боись, – сказал Мамба, заметив, как дернулся Ворох.
– Вслух зачитаю её, без обману. Всё по-христиански, а не по-бесовски, как ты сейчас подумал. Я своих не обманываю, а то знаешь, Бог не Микошка – видит немножко, не простит он мне такое святотатство, на том целую сей крест.