Подняв чье-то копьё, я, растолкав вокруг себя воинов, метнул его в верблюда предводителя, что перемещался вокруг поля боя выкрикивая ободряющие кличи. Просвистев песню смерти, оно воткнулось ему в шею. Верблюд захрипел, и упал на землю дрыгая всеми ногами, и придавив своего всадника.
Его телохранители стали стрелять в меня и всех, кто был вокруг, но их однозарядные ружья очень медленно перезаряжались, а испуганные верблюды шарахались из в сторону в сторону сбивая прицел. Зато мой прицел было сбить трудно.
Подхватив тело одного из раненых воинов, я подставил его под пули, узнавая о их попаданиях под периодическим вздрагиваниям его тела, и достав из ременной петли пистолет, открыл из него огонь. Первым же выстрелом, я сбил одного из них.
Воин, удерживаемый мною обмяк, но я был здоровым негром и удерживая его тело одной рукой, стал перезаряжать свой пистолет. Второй выстрел, был неудачным, а третий, после перезарядки, снова попал во всадника. А потом, всех троих снесла волна бежавших с поля боя дарфурцев, не выдержавших натиска и напора моих воинов. К тому же они нигде не видели своего вождя, а потери двоих всадников и владение огнестрельным оружием противоположной стороной, окончательно их добило и обратило в бегство.
Больше никем не управляемая толпа снесла со своего пути верблюдов, опрокинув их вместе со всадниками и помчалась спасаться в город. Весь отряд кинулся за ними. Только отборная тридцатка воинов осталась вместе со мной. Я не стал ломиться в город, а сразу занялся пленными и ранеными. Раненые мне были не нужны и остались на поле боя уже в другом качестве. В итоге в плен попали вождь, и двое его телохранителей.
Верблюды разбежались, кроме одного убитого и одного тупого или наоборот излишне вялого, что, отбежав на несколько метров, остановился и стал жевать свою жвачку с самым флегматичным видом.
Повязав пленных и собрав наскоро трофеи, я бросился вслед своим воинам, что уже активно грабили, убивали и насиловали всех подряд. Над городом стали подниматься сначала редкие, а потом всё более многочисленные струйки чёрного дыма.
Единственным местом сопротивления ещё оставался караван-сарай, откуда слышались винтовочные и револьверные выстрелы. Атакующая волна моих воинов сначала нахлынула на глиняные стены, окружавшие караван-сарай, но встретив сопротивление и ружейный огонь, оставив три трупа, отхлынула обратно. А потом рассредоточилась по остальному городу, продолжая его грабить.
К тому времени, как я выскочил к караван-сараю всё было уже кончено, и там никого уже не было, кроме обороняющихся. Они в свою очередь дали залп по нам, но мы успели забежать за угол глиняных зданий. Я взял одну из винтовок, отобранных у телохранителей вождя дарфурцев и осмотрел её. Это оказалась однозарядная винтовка незнакомой мне конструкции, но такое же старое говно, что попадалось мне и раньше, если не хуже.
Разобравшись, как её заряжать, я упал на землю, осторожно выполз из-за угла и выстрелил в сторону дувала караван-сарая. Грохнул выстрел и всё заволокло дымом от него.
– Как будто из пушки ядром стреляешь, твою мать, – подумал я и снова перезарядил винтовку, а потом, выстрелил в ту же сторону. Патронов было около пятидесяти штук, и я не собирался их жалеть, потому что не собирался тянуть с собой бесполезную и ненужную тяжесть.
Так мы и перестреливались некоторое время, пока над дувалом не поднялся белый флаг и оттуда не закричал на чистом английском и без акцента, мужской голос.
– Stop! Stop! Talking!
Португалец Луиш, который всегда держался возле меня, но в основном сзади, а во время битвы и вовсе потерялся не известно где. Сейчас, как это ни странно снова оказался позади меня, а услышав английскую речь, стал кричать в ответ, коверкая английские и португальские слова.
Пока в ответ не услышал ещё один голос, матерившийся на чистом португальском и который, обрушивал все божьи кары на головы чёрных засранцев и грёбанных дикарей, что собирались его ограбить и убить.
Пришлось вступить в переговоры. В ходе переговоров выяснилось следующее:
– Во-первых, мы взяли в плен хозяина города, некоего Аль-Максума, бывшего мелким шейхом и предводителем местного ополчения и Дарфурской стражи. Был он потомком арабов, ассимилировавшихся здесь и занявших высокое положение в этой местности. И он был готов заплатить выкуп за себя и за свой город, размеры которого я не знал и не знал, что с него взять.