Судебный исполнитель вздрогнула и покраснела, несомненно, разгорячённая каной, чуть не падая в обморок. Эта реакция могла показаться недопустимо женственной, но следует учитывать все обстоятельства — силу Палендия, мощь его телохранителей, смех сидящих за столом, действие каны, боязливое беспокойство самой женщины, впервые осознавшей свою слабость, мягкость и уязвимость, свое отличие от мужчины, который только что ударом массивного кулака вдребезги разнес бокал. В этот момент многое казалось женщине значимым и символичным. Но не думаю, что по ее реакции мы можем судить о смирении, потрясении, почти обмороке как о признаках ее женственности. Учитывая принятые на Тереннии нормы и особенно нормы для высших классов, мы бы хотели остаться нейтральными в подобных вопросах, просто наблюдая за происходящим и позволяя читателю, если у того есть желание, сделать самостоятельное суждение. Поэтому мы будем считать эту реакцию женщины проявлением женственности — глубокой, подлинной, достоверной подверженной подобным чувствам и реакциям. Для женщин они казались вполне естественными. Среди менее женственных дам своего круга она часто ощущала себя не такой, как все, и боялась проявления у себя подобных чувств. Она никогда не отваживалась быть самой собой, такой, какой она была — великолепной и совершенно отличающейся от мужчин. Она всегда старалась отвергать и прятать свою женственность, но тем не менее та существовала. Изменения в ее жизни оказали бы существенное влияние на ее привычки. Она обнаружила себя в ситуации, в которой ее женственность могла раскрыться полностью — в состоянии, когда это было бы не только допустимо, но и необходимо. Действительно, к собственному изумлению и радости, она наконец ощутила себя самой собой, и ей не оставалось другого выбора, какими бы ни были последствия этого поступка.
— Уже поздно, — заметил капитан.
Сидящие за столами стали подниматься, желая друг другу приятного вечера.
— Кана еще осталась? — спросил Палендий у прислужницы.
— Да, господин, — ответила она.
Палендий щелкнул пальцами, и прислужница заспешила к нему. Судебный исполнитель вздрогнула, увидев такое послушание.
— С вами все в порядке? — спросил молодой офицер флота.
— Да, — кивнула она.
Палендий взял флягу из рук прислужницы и предложил ее левому телохранителю.
— Нет, спасибо, хозяин, — ответил тот.
Тогда Палендий протянул флягу другому телохранителю.
— Благодарю, не надо, хозяин.
— Может, завтра, после состязаний? — спросил Палендий.
— Может быть, хозяин.
— Ваши псы хорошо вышколены, — заметил сосед Палендия.
Палендий сам отпил из фляги и неуверенно поставил ее на стол.
Две-три женщины подошли к судебному исполнителю, чтобы поцеловать ее и пожелать счастья. Она отвечала немного смущенно и формально. В конце концов, она была .родом с Тереннии.
Телохранитель Палендия взглянул на нее, решив, что такая женщина недостойна даже ошейника. Еще одна дама подошла поговорить с ней. Как холодно и надменно отвечала ей дочь судьи!
Как известно, на Тереннии физические контакты, прикосновение одного человека к другому, считалось отвратительным, по крайней мере, среди людей высшего круга. И все же как высокомерно держалась дочь судьи!
Телохранитель продолжал следить за ней и думать о ее сексуальности — сейчас почти подавленной жестокими усилиями, но если бы она дала себе волю, то эта сексуальность оказалась бы неуправляемой, превратив женщину в свою пленницу и жертву.
Еще одна женщина ласково поцеловала дочь судьи в щеку.
В самом деле, думал телохранитель, она не совсем безнадежна. Но потом он отверг эту мысль, ибо эта дама была из хонестори, к тому же патрицианкой. Такая женщина не может оказаться в ошейнике, по крайней мере, на планетах, знакомых телохранителю. Однако он мысленно примерил на нее ошейник и счел общий вид вполне сносным.
— Спокойной ночи, дорогая, — произнес Палендий. Женщина кивнула.
Слегка пошатываясь, Палендий направился к выходу. Она наблюдала, как Палендий выходит из столовой, поддерживаемый телохранителями. Конечно, она давно была знакома с Палендием, как и многие люди ее круга на Тереннии.
Он был сказочно богат со всеми своими землями и четырьмя тысячами колонов. У него была власть и, вероятно, много врагов. Телохранители сопровождали его повсюду — крупные, настороженные, быстрые, умелые, жестокие люди. Гладиаторы — и этим все сказано.
Женщина смотрела на скатерть, усыпанную крошками, смятыми салфетками и каплями каны. Она заметила салфетку, которой Палендий обмотал кулак, прежде чем разбить бокал. Какой вульгарный жест!
У Палендия тоже имелись слабости — например, кана или страсть к цирковым боям. Женщина знала, что он содержит школу для гладиаторов, где мужчины учатся владеть и распространенными, и редкими видами оружия.
Люди Палендия, как и он сам, казались совсем не такими, как другие знакомые ей мужчины.
Как беспокойно она чувствовала себя в их присутствии, какое смятение в душе испытывала каждую минуту!
Она вспомнила телохранителя, стоящего справа от Палендия. Ее пальцы нервно дотронулись до ожерелья, плотно охватившего шею.
Женщина вновь подумала о телохранителе. Как он разглядывал ее! Никто еще не осмеливался так смотреть на нее!
Как она презирала, как ненавидела этого невозмутимого, полуголого гиганта, который смотрел на нее с презрением!
«Не хочу, чтобы мной были недовольны», — подумала она, и тут же, изумившись столь безумной мысли, поспешила отогнать ее.
Да как он смел так смотреть! Какое право он имел — невежественный, неграмотный мужлан, животное, обученное для цирковых боев? Она — высокородная патрицианка!
«Может, он не считал меня достойной наказания?», — эта мысль и взволновала, и испугала женщину, тут же исчезнув.
Она заметила прислужницу, которая убирала посуду со стола.
— Эй, ты! — позвала она, и прислужница замерла на месте. — Поди сюда!
Прислужница подошла поближе.
— Как тебя зовут? — спросила судебный исполнитель.
— Янина…
— Говори, как следует! — прикрикнула женщина.
— Янина, госпожа.
— Ты привыкла стоять в присутствии свободных людей? — спросила судебный исполнитель.
— Простите, госпожа, — девушка быстро опустилась на колени.
— Разве такой проступок не заслуживает наказания?
— На все воля хозяев, госпожа, — ответила девушка. — Из уважения к чувствам других пассажиров ко мне стараются не привлекать внимания.
— Поэтому ты и ведешь себя, как прислуга?
— Я прислуживаю, госпожа, но ни на что не претендую. Я не осмеливаюсь претендовать на высокое положение свободной служанки.
— Сегодня я наблюдала, как ты ведешь себя при людях, — сказала судебный исполнитель.
— Да, госпожа.
— Должно быть, вне чужого присутствия с тобой обходятся по-другому?
— Да, госпожа, тогда со мной обращаются соответственно моему положению.
— И что же это значит?
— То, что я рабыня, госпожа, — дрожа, ответила девушка.
— Что должен делать раб?
— Стремиться угождать и повиноваться.
— Тебя можно купить и продать, — добавила судебный исполнитель.
— Да, госпожа.
— Ты — животное, которое можно купить и продать.
— Да, госпожа.
— Ты красивое животное, — продолжала судебный исполнитель.
— Благодарю, госпожа.
Судебный исполнитель сердито повернулась и вновь взглянула на прислужницу.
— Ты удивительно красивая рабыня, Янина.
— Спасибо, госпожа.
— Такие женщины, как ты, — заметила судебный исполнитель, — пригодны только для того, чтобы быть рабынями.
— Да, госпожа.
Прижав к бедру белую сумочку, судебный исполнитель направилась к двери. На пороге она обернулась. Прислужница по-прежнему стояла на коленях у стола.
— Можешь встать и продолжить работу, — сказала судебный исполнитель.
— Да, госпожа. Спасибо, госпожа, — ответила девушка.
Возвращаясь из столовой к себе в каюту (разумеется, без сопровождения — ведь она была с Тереннии!), судебный исполнитель задержалась в холле у гигантского овального иллюминатора. За ним простирался мрак таинственной ночи, в которой медленно плыли звезды, будто блестящие осколки в море.
Женщина почувствовала себя очень маленькой и одинокой в этой ночи — даже находясь в освещенном коридоре, на корабле, под защитой прочной стальной обшивки.
Женщина оглядела свое отражение в стекле иллюминатора и поправила волосы. Она осталась довольна собой, она и прежде не считала себя дурнушкой. Она представила, как будет изводить Туво Авзония — вот именно, изводить его! Он должен поплатиться, должен пострадать за все. Женщина внимательно осмотрела себя. Напрасно она надела это белое платье, серьги и ожерелье — все это она купила прямо на корабле. На Тереннии таких вещей не носили, там даже белая подпоясанная тога считалась неприличной. Мать всегда бурно протестовала, когда она одевалась подобным образом. Однако сама женщина не привыкла подчиняться, она умела делать только то, что ей хотелось и когда хотелось. Она вгляделась в собственное отражение. Вероятно, не стоило сегодня так наряжаться — она просто не подумала. Видел ли кто-нибудь, как этот уродливый, невежественный телохранитель пялился на нее? Женщина не помнила, чтобы на нее когда-нибудь так смотрели, кроме случая с этим же парнем, тогда еще крестьянином — когда он стоял в зале суда. Тогда она была довольна своей внешностью и одеждой. Женщина вспомнила о той девчонке в столовой, Янине… или как там ее звали. Она носит только то, что ей позволят. Судебный исполнитель вгляделась в черноту за окном, где мерцали звезды.