Чертыхаясь, Муджин поднялся и дернул коня за узду.
Гунлаки вытащил копье из тела парня.
Муджин был в бешенстве, он награждал безжизненное тело яростными пинками. Его конь стоял поодаль, еще пофыркивая и отряхиваясь от снега.
- Ты в порядке? - спросил Гунлаки.
- Пес! Пес! - орал Муджин, пиная труп.
Гунлаки привел его коня. Муджин проверил подпругу и взобрался в седло.
Гунлаки оглядел равнину - она казалась совершенно пустынной. Он вновь повернулся к трупу.
- Он был смелым, как мы, - сказал Гунлаки.
- Он пес!
- Да, но смелый пес, - поправил Гунлаки.
- Смелый, - кивнул Муджин.
- Конечно - все они смелые псы. Достойные противники.
Муджин кивнул.
Время от времени оглядываясь, всадники направились по тропе. Вскоре впереди показался связной.
Глава 5
Крестьянин спустился по лестнице в зал таверны. Было уже поздно.
- Постой, - подал голос Бун Тал. Он стоял за стойкой, мимо которой надо было пройти, чтобы достичь двери.
Крестьянин остановился.
Двое мужчин, сидящие за грязным столом справа от двери, оглянулись. Больше в таверне никого не было. На круглой столешнице перед ними стояли стаканы. Мужчины резались в карточную игру "танлин". Круглая доска с колышками для ведения счета лежала между ними.
Бун Тал, владелец заведения, извлек из-под стойки неглубокое медное блюдо и водрузил его перед собой. На блюде валялось несколько монет.
- Плати, - сказал Бун Тап.
Крестьянин вспомнил, что такое же блюдо видел в комнате наверху именно туда полагалось класть деньги в уплату за услуги женщины. Он приехал издалека, с другой планеты. Однако планета входила в Империю, и крестьянин знал о здешних правилах.
- Почему? - спросил он.
- Плати, - повторил Бун Тап.
- Я не ел и не пил здесь, - медленно проговорил крестьянин.
Бун Тап махнул рукой в сторону лестницы.
- С ней было хорошо?
- Да, - ответил крестьянин.
И это была правда - женщина доставила ему удовольствие. Вначале она показала ему то, чего крестьянин не знал, и даже не мечтал узнать в своей деревне. Но спустя час женщина просто отдалась ему - беспомощная, не сдерживающаяся; она умоляла и кричала, как Тесса, Лиа или Сат. В конце она уже была не наставницей, а покорной рабыней.
- Ты взял ее? - спросил Бун Тап.
- Да, - ответил крестьянин.
- Тогда плати.
- Я не ел и не пил здесь, - повторил крестьянин.
- Ты должен заплатить, - настаивал Бун Тап, указывая на медное блюдо.
Двое мужчин за столиком отодвинули стулья, подошли к стойке и встали по бокам от крестьянина.
- Лучше не нарывайся, - предупредил Бун Тап.
- Я не нарываюсь, - ответил крестьянин.
Он не хотел неприятностей; он был здесь впервые и не знал этих людей. Для них он был чужаком. Кроме того, ему не хотелось огорчать брата Вениамина. Брат Вениамин в недавней беседе как раз упоминал о таких случаях; он прошел всю дорогу от фестанга, чтобы попрощаться с ним. Крестьянин опустился на колени в дорожную пыль и склонил голову, чтобы получить благословение брата Вениамина, принятое в Телнарии и имеющее глубокий смысл. Кажется, брат Вениамин никогда не считал, что крестьянин останется в деревне. Во время путешествия крестьянин понял, что брат каким-то образом предчувствовал это уже несколько лет. Другие люди тоже попрощались с ним, они испытывали различные чувства. Несомненно, его уходом многие были огорчены, но кое-кто радовался этому. Крестьянин возвышался над толпой, он выглядел не похожим на односельчан. Кроме того, он был опасен: его нрав отличался буйством и непредсказуемостью. Он мог свернуть кабану шею голыми руками.
- Кто я? - еще раз спросил крестьянин у брата Вениамина, прежде, чем покинуть деревню.
- Ты - Пес, - ответил брат Вениамин. - Пес из деревни близ фестанга Сим-Гьядини.
Потом крестьянин ушел.
Он почувствовал, как один из мужчин снял с его плеча котомку, но не стал спорить или сопротивляться. Он был здесь чужаком. Он не хотел огорчать брата Вениамина. Котомку бросили на стойку. Второй мужчина взял посох из рук крестьянина и прислонил его к стойке.
- Я скажу, сколько ты должен заплатить, - заявил Бун Тал. - Сколько ты дал в комнате наверху?
Крестьянин молчал.
Сколько ты заплатил ей? - повторил Бун Тап.
- Ничего.
- Как "ничего"? - удивился Бун Тап.
- Она ничего не взяла, - объяснил крестьянин.
- Лгун! - воскликнул Бун Тап.
Крестьянин уловил в его лице сходство с рылом кабана.
- Думаешь, она шлюха из публичного дома, прикованная цепью к кровати, на которой висит кружка для денег с прорезью?
- Нет, - ответил крестьянин.
Он слышал о таких женщинах: пока он чистил загоны для скота на корабле, команда развлекалась болтовней, думая, что их никто не слышит. Монету клали рядом с кружкой, чтобы доказать, что клиент способен заплатить за услуги женщины. Потом монету можно было и не бросать в кружку, если клиент бывал недоволен услугами. Поскольку хозяева публичного дома вели запись посетителей, им было просто проверить количество монет в кружках после работы и увидеть, соответствует ли оно количеству посетителей. Женщины подвергались наказаниям, если монет не хватало. Иногда их били, как рабынь. Поэтому женщины стремились угодить посетителям.
- Ты вор, - сказал мужчина, стоящий за спиной крестьянина.
- Я не вор, - возразил тот.
- Если ты не заплатил ей, ты заплатишь мне вдвойне, - заявил Бун Тап.
- Нет.
- Она работает на меня, - объяснил владелец таверны.
- Нет, она платит тебе ренту, - покачал головой крестьянин.
- Тогда я побью ее, - пригрозил Бун Тап.
- Она свободная женщина, - не слишком уверенно возразил крестьянин. Бьют ли свободных женщин в городах? Крестьянин вспомнил, что иногда мужчины в деревне били жен и дочерей. Конечно, и Тессу, и Лиа, и Сат тоже били - за то, что они встречались с ним, но это не останавливало женщин: они сходились с ним тайно, на сеновалах, в курятниках. Однако крестьянин слышал, что на Тереннии женщин не бьют - неважно, заслуживают они наказания или нет. Вот потому-то женщины на Тереннии кажутся такими избалованными. Но эту женщину было не за что бить - она не сделала ничего дурного. Она была доброй и ласковой. Кроме того, насколько знал крестьянин, она не принадлежала владельцу таверны. Она жила на Тереннии и была свободна. Непохоже, чтобы она оказалась рабыней, которую наказывают за малейшее неповиновение или за то, что она не умеет угодить.