Она решила проникнуть туда через верхний балкон большого зала - там имелся проход на балкон столовой. Оттуда можно было осмотреть столовую сверху и убедиться, есть ли там кто-нибудь.
В этот момент в коридоре позади нее раздался женский смех. Она в страхе огляделась, ища укрытия, но холл был совершенно пуст.
Голоса уже слышались совсем близко, и тут она нырнула за выступ рамы иллюминатора. Несомненно, стоило варварам быть повнимательнее - и ее обнаружили бы в два счета, но, как решила судебный исполнитель, поскольку о ее присутствии не знают, то не будут и искать.
- Иди же! - повелительно крикнула женщина.
- Да, госпожа, - испуганно ответила другая.
- Очень тяжело, госпожа, - жалобно произнесла третья.
- Живее! - прикрикнула первая. В ее голосе слышались властные и раздраженные нотки.
- Да, госпожа, - два голоса дрожали от напряжения.
Судебный исполнитель услышала звон цепей и прижалась к выступу рамы.
Мимо нее прошли две женщины, которые тащили шелковую простыню, наполненную всевозможными вещами - несомненно, это была добыча из пассажирских кают. Женщины едва справлялись со своей ношей. На их щиколотках судебный исполнитель с ужасом заметила кандалы и цепи. Но еще сильнее поразил ее вид двух других женщин, которые, по-видимому, присматривали за первыми - это было заметно по их властным манерам и хлыстам в руках. Смех этой пары она и слышала только что. Обе надзирательницы показались ей самыми великолепными женщинами, которых она когда-либо видела. Обе были одеты в очень короткие и сильно открытые туники. На их руках и шеях блестели драгоценности - вероятно, захваченные у пассажирок. На запястье одной из надзирательниц сверкал алмазный браслет, за который можно было купить целый город. На шее другой судебный исполнитель внезапно разглядела собственное ожерелье - то самое, которое она надевала к ужину у капитана. Но под ожерельем, бусами и прочими беспорядочно навешанными украшениями она заметила ошейники, плотно охватывающие горло и запирающиеся сзади. На ошейнике у каждой из надзирательниц висел кружок с названием варварского корабля, к которому были приписаны женщины, и номер секции, которую они должны были обслуживать и убирать. Обе женщины были красивы и держались очень свободно. Их внешность контрастировала с внешностью несчастных, замученных пленниц, за которыми они присматривали и к которым относились с величайшим презрением. Одна из надзирательниц держала в руке ножку жареного цыпленка.
- Пожалуйста, госпожа, позвольте нам отдохнуть хоть немного! - умоляла одна из носильщиц. Вполне возможно, что драгоценности, некогда принадлежавшие ей, сейчас лежали в мешке вместе с прочим добром, заставляя женщину и ее спутницу выбиваться из сил. Возможно, она даже видела свои вещи.
- Ну ладно, - сказала одна из увешанных драгоценностями женщин. Это была корабельная рабыня - варвары не могли обойтись без рабынь даже на военных кораблях.
Женщины в цепях благодарно опустили ношу на пол. Судебный исполнитель в страхе плотно вжалась спиной в стену.
- На колени! - приказала одна из надзирательниц. - Руки на бедра, чтобы мы видели их.
Пленницы немедленно повиновались.
- Держите колени вместе, - сказала другая надзирательница. - Вы не перед мужчинами.
Пленницы вздрогнули, вновь вызвав бурное веселье своих надзирательниц. Одна из них обгладывала ножку цыпленка, с удовольствием жуя мясо.
- Госпожа, а разве нас не будут кормить? - робко спросила одна из пленниц.
- Не смей смотреть на нас! - прикрикнула надзирательница. - Опусти голову!
- Да, госпожа, - ответила рабыня, поспешно опуская голову.
- Вы еще не закончили работу, - объяснила надзирательница.
- Да, госпожа.
Внезапно другая со смехом щелкнула хлыстом. Обе пленницы жалобно вскрикнули.
- Встать! Берите ношу!
- Но госпожа... - запротестовала одна из пленниц, ибо им удалось отдохнуть не более минуты.
Обе тут же закричали под ударами хлыста.
- Прошу вас, не надо, госпожа!
- От рабынь требуется немедленное послушание, - заявила надзирательница.
- Да, госпожа, - с плачем ответили рабыни, поспешно вставая и подбирая концы простыни.
- Ну, живее, твари! - коротко прикрикнула надзирательница.
Пленницы поволокли свою тяжкую ношу. Надзирательница, насытившись, отшвырнула кость и вытерла руки о бедра. Судебный исполнитель услышала, как вновь просвистел хлыст.
- Быстрее, твари!
- Да, да, госпожа...
Когда женщины скрылись в коридоре, судебный исполнитель выползла из своего убежища и схватила обглоданную кость, с наслаждением срывая с нее остатки мяса. Она дочиста обсосала и кость, и свои пальцы, на которых оставалось немного жира. Но это только раздразнило ее голод. В отчаянии она опустилась на колени рядом с иллюминатором, вспоминая, от скольких блюд в своей жизни она отказалась, отсылая их на кухню и хлестко распекая поваров. Теперь она была бы рада даже возможности есть из миски, сидя на полу, за стулом хозяина. В ее горле першило. Никогда еще она не была такой голодной, никогда так сильно не хотела пить.
Остались ли на корабле свободные пассажиры и члены экипажа? Она не знала. Смогут ли имперские крейсера отбить корабль? Это казалось маловероятным. Она вспомнила равнодушные и уверенные лица надзирательниц, нагло вышагивающих по коридору вслед за пленницами, несущими столько добычи, сколько едва те могли поднять.
Она еще раз представила себе двух женщин с хлыстами - холеных, ухоженных и самых чувственных из тех, кого она видела. Несомненно, они следили за собой, сидели на диете, делали физические упражнения. Все это позволялось рабыням и животным.
Что же ей делать? Она боялась сдаваться. Она даже не знала, позволят ли ей сделать это - ее просто могут расстрелять при первом появлении, размазать парой выстрелов по стене коридора.
Может быть, стоит сдаться корабельным рабыням? Но она боялась жестокости и презрения, с которыми бы они встретили ее.
Она представила себя обнаженной, в цепях. Она помнила, что надзирательницы любят пускать в дело свои хлысты.
Но разве мужчины не защитят ее, если она объяснит, что желает угодить им, как бы только они ни пожелали - буквально любым способом? Может, они сочтут ее тело аппетитным, а лицо красивым, не говоря уже о чувственности и женственности, предрасположенности к любви и услужению?