В глазах потемнело, жарко стало, резко, наплывом. Ах ты ж сукин сын! Чтобы понять очевидное много ума не требовалось.
Дальше я начальника слушать не стала. Поднялась, кивнула зачем-то дважды, и пошла на выход. Вроде, Анисимов ещё говорил мне вслед что-то, но я уже не вслушивалась. Толку-то?
Теперь все встало на свои места. Кроме одного: я все ещё не понимала, что за игра со мной ведётся.
На кой черт это нужно было Ланских? Чтобы унизить меня? За мой отказ наказать?
В бухгалтерии новость о моем увольнении встретили со слезами. Лидия Ивановна больше всех возмущалась, грозясь пойти к шефу разбираться:
— Сроду большего бреда не слыхала! Какие сокращения, едва-едва успеваем все делать своим составом, нам бы сюда наоборот, ещё одного человека взять.
— Ну и возьмут скоро, — хмыкнула невесело я. Плакать уже передумала, злилась сильно. На одного, конкретного человека.
Я обняла главбуха, прижавшись щекой к мягкой вязаной кофте. Она и сама была — вся мягкая, округлая, добрая. И пахло от нее ванилью, сдобно.
— Лидия Ивановна, не надо ни с кем ругаться. Внезапно, конечно, и в шоке я, но я же не умирать собралась. Будем видеться, созваниваться.
Меня даже отрабатывать не заставили, подписали все документы, компенсацию выплатили с лихвой.
Я вещи свои в два больших пакета запихнула, что могла — то здесь оставила на память, раздарила. Набрала Лёшу, стоя в коридоре возле окна — подальше от чужих жалостливых взглядов.
— Лёш, — позвала жалобно, как только он трубку взял, — а меня уволили…
— Как? За что?
Ещё мгновение я снова боролась с приступом жалости к себе, а потом вкратце рассказала ему. Официальную версию, свои домыслы при себе оставила. Доказательств у меня, кроме визитки, не было никаких, а про то, что мужа шеф ко мне на корпоративе клеился, сказать не могла. Вот и выходило, вроде, что знаю, откуда руки растут, а подтвердить не могу.
Лешка меня пожалел, заверил, что все будет хорошо и теперь мы точно не пропадем с его работой новой.
— Я тебе перезвоню, — закончил он разговор, а я на выход с работы поплачь. Вызвала такси, вещей слишком много было, на автобусе с ними до дома тащиться та ещё радость. Пока машина ехала, муж меня снова набрал.
— Региша, — голос радостный, — представляешь, я Максиму Евгеньевичу про тебя рассказал. А он говорит — не проблема, найдем работу твоей жене! Я же говорю тебе, мировой мужик!
Глава 8
Руки тряслись так, что заварка разлилась мимо чашки. Я под нос выругалась, схватила бумажные полотенца и столешницу вытирать спешно начала.
— Тебе помочь? — Лешкин довольный голос знатно меня бесил. И ситуация вся в целом — тоже. Космическая какая-то, только вот смешно мне не было.
— Спасибо, я сама.
Чашки на стол перед ними поставила со стуком, посуда жалобно бзынькнула в ответ. Торт нарезала так, будто он лично был виновен во всех моих неприятностях, а я ему мщу теперь. Мой любимый, между прочим, "Графские развалины". Лешка на меня и на нож в руках с опаской посмотрел и примолк, чашку ближе к себе пододвигая.
А начальник его и вовсе слова не проронил с самого приезда. Молчал, глазами только буравил, да что там, пожирал буквально. Меня от взгляда его — в озноб бросало. Хоть и не нравился он мне ни капли, а не отметить этого странного чувства не могла.
Муж же не видел ни черта. В былые времена меня это безумно радовало. Некоторые несостыковки в моей биографии его не смущали и вопросов не вызывали, а уж в вопросах эмоций и чувств Леша и вовсе был слеп.
Я к мужу питала теплые чувства: в конце концов, мы столько лет женаты, без скандалов и недопониманий. Но сегодня его непроницательность исторического максимума достигла в тот момент, когда он с радостью притащил домой Ланских.
Я его только увидела за спиной мужа, маячевшего на лестничной клетке, порыв захлопнуть перед носом дверь едва сдержала.
— Региш, мы тут решили, что твое увольнение не повод для грусти, поэтому с тортом. И с отличной новостью: у Максима Евгеньевича помощница собирается в декрет.
Тут я чуть не ляпнула: не от него ли? Но снова сдержалась. Вместо это совсем не радушно ответила:
— Я бухгалтер, а не секретарь. Кофе наливать это не ко мне.
Пауза неловкая возникла, пришлось брать торт из мужниных рук и на кухню идти.
И вот сейчас мы сидели молча, я на чай дула, слишком горячий, и торт ела. Не пропадать же? Тем более вкусный.