Душа ныла: стиль доносов от новых представителей полностью совпадал со стилем старых, прокоммунистических. Мне захотелось уволиться немедленно, но главный сказал, чтобы я не сходила с ума и занялась чем-нибудь полезным. Чудесный он человек. Знает, что будет, но чаю завсегда выпьет.
Смотрю в окно: новостройки. Серые крыши мокро сияют сталью. Эти дома простоят десятилетия, обретут и утратят сотни жильцов, и наступит утро, когда у меня не будет возможности посмотреть на влажные от весеннего дождя крыши: «представители православной общественности» хотят моего исчезновения. Интересно, как они это себе представляют? Я, с протянутой рукой, христарадничаю на паперти и каюсь перед прохожими, что работала на радио? На груди картонка со справками, что не вела ночных шоу, не писала в жёлтую прессу. Или «представители» видят меня сразу и непосредственно в могиле? А дочь в приюте. Безутешного вдовца сами будут утешать? По очереди?
Мне вправду интересно: как устроена фантазия у писателя доноса? Он предвидит повороты сюжета, запускаемого им по инстанции? Он заморачивается глупостями типа развитие, композиция, кульминация? А может, ему просто нравится медленно, степенно выкладывать буквы на бумагу? Пазлы собирает? Не в те обидно забытые школьные вирши его, безусловно, писанные и никогда никому не нужные, а в символы власти, таинственно связанные с недосягаемым и неприятно живым человеком.
Он, видимо, шевелит сухими от страсти губами, проговаривая имя жертвы, а рука передвигает знаки, подёргивая за невидимую нитку, длинную-длинную, — а кукловода и не видно. Спрятался! Замолаживает?
Как славно Магиандр написал про упёртых: укроют в песочнице жука, накроют ведёрком — и вроде нет никакого жука. Маленький, а умненький. Удалось ему справиться со своими ненормальными родителями? Папу я, к счастью, никогда не видела, а вот с мамой у них точно проблема. Живёт с уродом, как она выразилась, и смертельно боится, что урод узнает, что она считает его уродом. Голубушка, да полсвета живёт именно так! И никто не бегает за журналистами — выступите по радио с объявлением: «Уродство — личное дело каждого. Все живущие с уродом, подлинным или мнимым, имеют полное право жить и впредь. Передайте привет вашим уродам: они тоже имеют право на существование. Администрация». Неужели она этого хотела от меня? До чего я докатилась в глазах общественности!
Тут и пронзила меня догадка: может, общественность, написавшая петицию владельцу радио, не такая уж и анонимная? Может, я и знаю кое-кого из представителей?..
Глава 12
В окно всего света не оглянешь. С собакой ляжешь — с блохами встанешь. Сбирайтесь, бесы, сатана-то здеся! Милее всего, кто любит кого
Магиандр погладил мать по волосам. Она была безжизненна, хотя кофе пила, губами шелестела, будто молилась.
— Он ударил тебя? — сурово спросил сын.
— Книга упала мне на голову, — убитым голосом прошептала мать.
— Прямо на голову, из запертого шкафа? Взмахнула крыльями, потеряв по дороге титульную доску, прилетела утром на кухню — шлёп! И лицо твоё распухло. А профессор вопит.
— Примерно так, — прошептала мать.
— А куда ключ подевался?
— Не знаю. Только предположение, страшное.
— Ещё что-то страшное? У нас тут пещера неожиданностей?
— Я случайно взяла его с собой, когда ходила к ней. В редакцию. Может, обронила там.
— А взяла-то зачем? Я уж не спрашиваю, зачем ходила в редакцию. Это я просекаю.
— Случайно взяла.
— Мам, а мам. У нас в храме батюшка прихожанам до мозолей на языке объясняет, что случайностей не бывает. Я не хочу мозолей. И вообще ты моя мать, я почитаю тебя, как положено, уважаю. А теперь скажи правду: смогла? Уговорила?
— Нет. Она боится коллектива. У них там действительно… мрачно. За нами всё время какой-то хлыщ подглядывал из-за угла и не очень-то прятался. Думаю, письмо твоё не одна она читала.
— Как ты поняла?
— Просто почувствовала. Знаешь, есть чувство. Сердцем. Боже мой, что же происходит?!
— Да тебе явно полегчало! Мам, я пойду досплю…