Взлетела и рухнула. Торжественный пуск! Шум, делегация — и взрыв. Остросюжетное кино! Оно может ворваться в жизнь и устранить её. Оказывается, существует и внутреннее колесо, которое не чувствуешь, пока хорошо, пока здоров. Кто бы подумал… фантастично. Ну не может быть! Ослабели ноги, пробило испариной. Не может! Встать!
Он вспомнил проклятое радио, ещё раз пережил позорную смерть анонимщицы, увидел растерзанную Библию с оторванными досками, за лечение которой он должен три тысячи евро слишком щепетильному реставратору, мельком зацепил брошенных им в разгаре семестра студентов и на горький десерт подумал о сыне, который чудовище. Но у сына есть его Бог, вот и пусть разбирается.
«А у меня этого нет! — почти крикнул Кутузов. — Мне всё это самому! Одному!»
Сплетение нитей; узел хуже морского. Что вы, Парки, наделали? Я не могу вернуться к людям, пока не распутаю. Не я запутал, а распутывать мне.
Сегодня профессор Кутузов вышел в люди, чтобы познакомиться с людьми и уточнить, зачем они живут. Сегодня это важно, и наживка, лучшая на белом свете, у него с собой. Поправив отсутствующий галстук, он выпрямил спину.
Он стоял, как флагшток без полотнища, посреди шумной улицы и не мог найти указателя с названием. Завели же моду: писать имя улицы только в начале квартала. А если вас высадили в середине?
Не справившись, он рассудил: зачем ему имя улицы? Люди везде одинаковы. Ясно, что это не Твербуль. Пампуша27-то нет.
…Как начать? Оттуда, из фантазий, с Аниной кухни, от журнального столика под пирамидой — всё казалось осуществимым до смеха легко. Подойти к любому прохожему, вручить книгу, «не стоит благодарности». Наученный первыми опытами с бабушками, он не будет входить в переговоры, прислушиваться к особенностям речи, нюхать нафталин ассоциаций — никогда! Даешь конкретику!
До вечера ещё восемь часов и три книги. Спешить некуда. Вот сейчас он разомкнёт молнию, вынет из котомки наугад первую Библию — не стоит огорчаться! — и подойдёт к прохожему, у которого на носу очки. Или лучше без очков? Как лучше?
Первый, кто возьмёт книгу, скажет простое спасибо и пойдёт своей дорогой, но уже с книгой, каков он?
А ещё говорят — начинающим везёт в игре. «Так это в игре!» — договорился с собой Кутузов. Сейчас всё серьёзно. Проверка мира на прочность убеждённостей, заблуждённостей, очарованностей. Все вы, люди, одинаково любите и похоже ненавидите. Просто люди. Биороботы-простолюдины. «И у всех болит правое ухо!» — рассмеялся вдруг оживший Кутузов. Раньше он не замечал: все идут по улице, держась за правое ухо. Он не ожидал миллиона мобильников. В конце прошлого века он посетил конференцию в Португалии. В крошечном прибрежном городочке даже дети в рейсовом автобусе болтали по мобильным, а Кутузов равнодушно глядел в социальный телескоп: изобилие аппаратиков не придёт в Россию. А оно — примчалось. Что-то случилось. У всех заболело ухо. Общее ухо болит.
Так, ещё два-три проскока, и общее ухо станет проблемой коммуникации, в полный рост восстанет профессор кафедры, а план сорвётся. «Нельзя думать!» — вдруг приказал себе Кутузов и чуть не упал от удивления.
Любимое занятие — думание! Мыслить — блаженство. Всё важное рождается так, а у Кутузова и способы свои: удав, обожравшийся и обсыпанный буквами. Ну, вы помните. Мозг — это счастье. И вдруг вот — на тебе.
Думание режет и мешает выполнить размеченный, строгий до готичности план. Нельзя думать, когда решил делать. Вот оно что, вон оно как. Отудивлявшись, Кутузов, не дурак же он, решил прислушиваться к себе внимательнее. Хотя, конечно, сомнительное открытие с не-думанием крепко обожгло и побаливает. Непонятно, куда положить открытие. Нет файла! Файла под это дело не заведено!
Уймись, гордец. Бери книгу, давай людям, получай своё спасибо, иди своей дорогой. Бери ещё, давай, получай, спасибо. Люди любят эту книгу, пусть получат, пусть. Я полюбуюсь.
Лет пятнадцать назад приятель, он теперь за границей, рассказал Кутузову про дикий, утробный страх: выйти куда-нибудь на Арбат, расчехлить скрипку, подстроиться прилюдно и, пережидая экономические реформы, сбацать пиплу Вивальди. Разумеется, «Времена года». На Арбате от уличных не ждут ничего другого. К слову сказать, «Времена года», особенно «Зима», трогательно пригодились нашей стране в эпоху новых русских перемен. Златопопсовые «Времена года» уже лет около двадцати сладко будоражат сердца прохожих в роли всеуличного, подземнопереходного, метровестибюльного гимна. В заполошно-рывковой музыке итальянца явлено чётко-чувственное обещание, что вот это всё — точно пройдёт.
27
Тверской бульвар, памятник Пушкину (популярное место свиданий; сокращённое название использовалось в советское время в разговорной речи)