— А папа не проявлялся? Впрочем, ясно же…
— Вот именно. Моё сердце говорит: папу надолго затянуло. Я работать пойду. Справлюсь, не бойтесь, я универ не брошу.
— Кем работать?
— Не знаю. Рассылаю резюме куда попало, смотрю, что вернётся.
— Одно резюме? — догадалась я.
— Конечно, пять. Скоро шестое сочиню. Ну как вы могли подумать.
— Так ведь потом, если сработает, придётся играть чужую роль, это неудобно и вредно, что будешь делать?
— Я, сударыня, жутко артистичен! — он поклонился мне, помахав огромной шляпой с перьями. — Так, что сыплется золото с кружев…
— Ну да это твоё дело. Моё дело предупредить.
— А кто вас предупредил, что письма пошли по новой?
— Земля слухом полнится. Но всё точно. Гнилой у меня патриотизьмушко, пишут, не туда я народ увлекаю, неконкретна моя идейная позиция, гости какие-то подозрительные, особенно вон тот, и пошло-поехало. Есть и клакеры: звонят в прямой эфир с призывами начальству — отказать мне от места. Угрожают, хамят и ругаются.
— Вам показывали эти письма?
— А как же! Земля полнится слухом, а почтовый ящик — бумагой, а есть ещё сайты, форумы, электропочта — миллион способов создать видимость массовости! И угрозы; при непринятии мер обеспокоенные авторы посланий будут писать всё выше, выше и выше, а этого, собственно, всегда боялись начальники.
— А вы можете найти хвостик, самое начало, когда всё началось вообще? С письмами про вас? Раз вы говорите, что мама — от имени эпохи, то, значит, вы и раньше сталкивались с эпохой в этом смысле, да?
— Да, конечно. Только вряд ли мой рассказ добавит тебе любви к людям. Даже Дарвин тебя не спасёт.
— Но есть Бог… — серьёзно посмотрел на меня мальчик. — Он же попускает это. Может, надо понять, что это знак, это событие. Испытание! Надо понять! Я всегда пытаюсь понять: что это значит?
— Ага. Что значит побег твоего отца? Что значит смерть мамы? Ты уже всё понял? Видишь ли, если разбираться с анонимщиками с твоей знакоцентричной точки зрения, можно допрыгаться до такой непостижимой мелочности архангелов, что никаких людей уже не надо. А там и фатализм рядом, и уныние, и скорбь не по Богу вместо смирения.
— Откуда вы знаете, что такое смирение?
— Откуда… И знаю ли? Ну, слушай. Мне бы тоже выговориться. На радио поговорить уже невозможно.
Глава 33
Не вашей бы чести слушать наши речи. От учтивых слов язык не отсохнет. Скоморохова жена всегда весела
Кутузов пережил праздничные дни, томясь ожиданием, но вежливо. Тоскуя, он ни разу не взгрустнул, не заскулил, не пожаловался, говорил мелодично. Беспросветно сыпал цитатами, по любому поводу ссылался на авторитеты, да так изобильно, что Аня, уж на что девица книжная, переполненная, и та раз не выдержала: ну что ты всё на людей сваливаешь? Не человек, а гиперссылка!
— А всё уже придумано, — объяснил он. — Зачем же я буду искажать? Тем более что я всё помню наизусть, абсолютно. Я и лекции читаю с пустыми руками. Действует!
— Уверена.
И только на третий день, ближе к ночи, профессор ошеломил хозяйку нетривиальной просьбой:
— У тебя в доме есть глянцевые журналы, с девками?
— Ну наконец, и ты чего-то не знаешь в этом мире!
— Мне надо. Для работы, — серьёзно сообщил профессор.
— Главное — не перетрудиться.
Но — слово гостя закон, и Аня пошла на конюшню попросить у обслуги свежую глянцевую прессу.
Утром они сели в машину и поехали в Москву. Аня рулила молча, профессор насвистывал «Марсельезу», историческая сума многозначительно покачивалась на коленях.
Расстались у «Кропоткинской», договорились на вечер, и Аня, душа мудрая, даже не попросила Кутузова держаться трезвости. Он ласково подмигнул на прощание, девушка кивнула, всё мило, по-товарищески.
Пора сообщить, что Андрей Евгеньевич Кутузов от природы картинно красив. Высокий в меру — сто восемьдесят, серо-голубые глаза, высоколоб, тонкий нос, нежная кожа, кудри пушистые волнистые золотистые. В золоте — легкая проталинка на темени, малозаметно. Стройные ноги скакуна, длинные руки-обнимуки, королевская осанка, богатый панбархатный баритон, очаровательная улыбка со смыслами, подтекстами, переливчатая, — всё было прекрасно и скреплено системно и логично, будто рота дизайнеров-аналитиков посидела-поколдовала, не упустить бы чего-то важного. Однако владелец изумительных редкостей никогда не обращал на них своего внимания и не пользовался ими для прельщения современниц. Когда женился, тогда и успокоился: есть и есть. Надо — возляжем. Если ей надо, мы готовы — что нам, жалко? Кафедральные дамы нет-нет да и стреляли глазками, но всегда промахивались. Кутузова угощали на все праздники домашними соленьями, пирогами, наливками, а он чинно пробовал и хвалил, не зарываясь.