Анжелика за кулисами зажимает ротик ладошкой. Главный редактор зажимает рот своей жене.
— Милостивый государь, — начал ведущий, — и вы, сударыня! Вы милостынница известная, и вы, господин Нифагов, тоже. Дедушка Фрейд сказал бы, что ваше, сударыня, влечение к изготовлению авторских шляп есть выражение глубоко запрятанного желания вернуться к истокам, обеднеть, а поскольку этого никогда не случится, а желание запрятано, вы созидаете воздушные, элегантные головные уборы, а голова, как известно, тоже один из самых глубоких фрейдовских символов.
Не умея выразить что-либо на языке фрейдовских символов, Нифагов жалобно посмотрел на свою жену.
— Вы понимаете, — обрадовалась она, — всё так связано… Я просто люблю красивые вещи.
— И хотите сделать всем красиво? — подхватил ведущий. — Понимаю. Я тоже вот уже несколько… хм… охвачен тем же стремлением. У вас это семейное, у нас тоже. Народ един в этом порыве, не так ли?
— Един, — кивнул Нифагов не очень уверенно, поскольку вот уже пятнадцать лет не пользовался термином народ ни для каких надобностей. — Моя жена чувствует веяния времени.
— И это у вас тоже семейное, — ещё радостнее заметил ведущий. — Когда вы, господин Нифагов, были молоды, как сейчас помню, вы собирались выйти на подмостки, но не ради лицедейства, а под восторженные крики «Автора!», не так ли?
Нифагов озабоченно посмотрел на дверь. Она была крепко закрыта.
— Скромность украшает, — подчеркнул Кутузов. — Я расцениваю ваше молчание как проявление кротости, а вам, сударыня, хочу представить некогда молодое дарование, осчастливившее советскую драматургию своим благосклонным к ней расположением, да-да, теперь это ваш муж, а тогда, в далёкие унылые времена всеобщего единства, когда вы лично и не помышляли о шляпах, ипподромах и заказчицах из высшей администрации, ваш нынешний супруг усердно ковал счастье, коим вы теперь наслаждаетесь, не так ли?.. так вот, он делал всё, чтобы встретиться с вами.
— Как это мило… — неуверенно согласилась дама.
— Ещё как мило! — воскликнул ведущий, вынимая из очень тёртой сумы какую-то брошюрку. — Вот!
— Это… что? — действительно заинтересовалась дама, не разглядев обложку.
Вице-президент известнейшего, мощного, сказочно богатого банка «Ё» посмотрел на свой «Ролекс»: до конца передачи сорок минут. Кожей он почуял, как перед экранами собираются кабельные зрители, которым уже интересно.
— Книга, — пояснил ведущий. — Источник знаний. Я, знаете ли, тоже имею увлечение. Коллекционирую то-сё, и вот, представьте, сколько чудес на свете! Именно эту книгу, «Джунгли музыки», я написал, когда нуждался в деньгах, а никто не давал их мне, как ни протягивал я шляпу. Может, не нравилась им шляпа моя, но книга — понравилась. Ваш муж заплатил за неё прекрасные деньги. Я продал ему текст. Она вышла в свет под его фамилией. На вырученные деньги я положил начало своей коллекции, но об этом позже. Он не просил меня уничтожить черновики — я их оставил. Вот они. Вот почерковедческая экспертиза, вот текстологическая, вот дактилоскопическая. Он вывел себя в люди, стал членом писательского союза и набрал моральную высоту. И там, на вершине, он встретил вас! Вы помните, как вдохновенно рассказывал он вам о муках творчества! Всё это было ради вас! Вот и договор с издательством, вот первые рецензии — про это не знаю подробностей, не я писал! — но они были прекрасны.
— Вы продали свой труд? — уточнила дама у Кутузова. — Вы согласились остаться в тени? Тогда я не вижу никакого криминала в этой сделке.
— Помилуйте! — возмутился Кутузов. — Какой криминал? Я восхищаюсь провиденциальными каскадами! Ваш муж, оказывается, любил вас ещё до встречи с вами. Вы не вышли бы за кого попало, не так ли? Вы из хорошей семьи, вы подаёте милостыню только в очень дорогие шляпы.
Решительно не понимая, как прекратить безобразие, Нифагов поискал глазами кого-нибудь главного тут, но увидел вдалеке лишь круглые глаза потрясённой уборщицы, сжимавшей швабру. На той же оси, но много ближе, стояла камера, на которую, предполагалось, ему следует смотреть и говорить, а уже не хотелось.
— Ну и что тут такого? — спросила дама, переводя взор на мужа. — Быть из хорошей семьи никому не вредно.
— Господин ведущий… как вас там… что-то путает, — наконец ответил Нифагов. — Мы никогда не встречались раньше, а эту книгу о молодом композиторе Маце я написал сам, вместе с моим другом, ныне убывшим на постоянное жительство в западную страну, почему и не может быть свидетелем, но я напишу ему, и он подтвердит, что я честный человек и всегда им был.