- Нет, ну кому бы в морду дать? - думал вслух Штирлиц, изготавливая из ордера самокрутку. Для таких целей томно охающий майор уже не годился. Борман бегал где-то поблизости, но в зоне недосягаемости. Штирлиц ласково потрепал майора по щеке и пошел исследовать следующую яму.
- Ну Штирлиц, - умоляюще пропищал майор, держась за свернутую челюсть. поедем же в Москву... Тебя там вождь ждет...
- Товарищ Сталин? - благоговейно переспросил Штирлиц.
- Да он же, черт бы его... то есть тебя... то есть меня... Ну, в общем ты понял, кого...
- Щас в глаз, - злобно сказал Штирлиц, поигрывая кастетом. Ехать в пыльную Москву не хотелось. Штирлиц не мог обменять парное молоко, комаров и Бормана на какую-то Москву, но к товарищу Сталину он питал симпатические чувства любимый вождь всех времен, народов и поколений мог бы гордиться этим, но он про это не знал. Штирлиц вздохнул, поправил сапоги и сказал:
- Ну ладно, черт с тобой... Только без Бормана я не поеду.
- Да возьми ты с собой хоть трех Борманов... милостливо разрешил майор.
- Трех не надо... Зачем нам три Бормана? - быстро отказался Штирлиц. Ему живо представились сразу три веревочки, натянутые в каком-то темном коридоре и сразу три кирпича, падающие с ясного голубого неба с разных сторон. Штирлиц мотнул головой, чтобы отогнать неприятные видения, и стал звать Бормана.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Партайгеноссе Борман сидел на крыше поезда, который вез его в Москву, держа в руках по крупному камню, и ждал, когда внизу кто-нибудь появится. Никто не появлялся. Партайгеноссе вытер лоб, поправил сползшую набок пионерскую пилотку и вытер запотевший булыжник носовым платком. Внизу появился заспанный охранник. Борман приготовился к броску и оскалил кривые желтые зубы. Охранник так и не понял, почему вдруг стало так хорошо и откуда взялась эта ухмыляющаяся круглая рожа, повесившая ему на нос пару веревочек и старый продранный ботинок. Борман долго радовался, а затем залез на крышу и достал из кармана еще парочку камней. Поезд неожиданно тронулся, и Борман, стукнувшись лбом об торчащую из крыши вагона печную трубу, выронил камни и прикусил язык. Борман совсем по-русски упомянул чью-то мать ( почти как Штирлиц ), и подумал: "Не успеешь совершить доброе дело, как тебе тут же по морде трубой...".
Партайгеноссе свесил с крыши ноги в форменных армейских сапогах и задумался на тему, где бы достать парочку гирь потяжелее.
***
Самогон, "Беломор" и тушенка кончались. Штирлиц нервничал. Почти что за час перед отправлением пропал Борман. Русский разведчик сидел на верхней полке, высунув голову в окно и поминутно стукаясь лбом о пробегающие мимо детали придорожного пейзажа, и думал, куда мог пропасть этот мелкий пакостник. От партайгеноссе Бормана можно было ожидать чего угодно.
После восьмого, особо твердого светофора, Штирлиц равнодушно зевнул и заснул. Сверху свесилась коварная физиономия партайгеноссе Бормана, совмещенная с довольно тяжелой трубой от крыши ( Борман оторвал ее именно там ). Положив трубу под голову мерно храпящему на весь вагон Штирлицу, Борман скрылся наверху, восторженно потирая руки. Делать Штирлицу крупные гадости партайгеноссе опасался, но по мелочам... Борман заботился о том, чтобы карманы Штирлица всегда были набиты булавками, чтобы в них было неудобно и больно засовывать руки, а спину старался по мере возможности мазать мелом. Обычно Штирлиц терпел, но чаще всего партайгеноссе приходилось идти вставлять новые зубы.
Борман очень удивился, когда та же самая труба, которую он только что подложил под голову Штирлицу, довольно сильно стукнула его по голове. Советский разведчик любил делать приятные сюрпризы друзьям. Друзья чаще всего это не любили. Борман с прокисшей физиономией потер внезапно возникшую шишку на затылке и достал свою любимую противотанковую гранату. Со Штирлицем всегда было опасно тягаться.
Советский разведчик спокойно перевернулся на другой бок, равнодушным броском отбросил пролезавшую в его карман, где лежала последняя бутылка самогона, руку одного из оперов и уснул. Но бдительно. Этого не учел Борман, свесившийся со своей крыши с какой-то частью от прицепа. Сильный бросок отправил партайгеноссе прямо в вагон-ресторан, где между рядами ходили девушки с длинными ногами и вообще неплохо кормили. Борман успокоился. Взяв со стола столовый прибор, Борман выделил из него наиболее хорошо колющиеся предметы и, честно поглядывая в глаза стоящему напротив официанту, положил их себе в карман. Официант задумался. Борман взял с соседнего стола вилку, причем сидящий там боевой генерал подивился, куда она так быстро исчезла из его руки, и стал ковыряться ей в зубах. В ресторане Борман не был с семнадцатого года. Тогда это был другой ресторан, без тряски и даже со стриптизом. Теперь же, если в советском ресторане могли бы показать стриптиз, то обнаженная часть женского тела заключалась бы в лучшем случае в кончиках пальцев. Борман соскучился по нормальному стриптизу. Когда люди смотрели на ярко раскрашенных женщин, они забывали все на свете, и им на стул можно было налить мазута или набросать кнопок, или написать на спине неприличное слово из небольшого количества букв - в России Борман, с помощью Штирлица, выучил с десяток таких слов. Внезапно ресторан притих. В проходе показался Штирлиц в форме шнатдартенфюррера СС, но в галифе от генеральской формы, красных от обилия лампас. Борман притих и незаметно исчез под столом. Штирлиц снял со стола сидевшего там боевого генерала с обилием орденов, как на груди, так и на спине, и аккуратно положил его в мойку для посуды. Генералу, по-солдатски равнодушному к смене обстановки, и там было очень хорошо. Штирлиц презрительно бросил за шиворот одному из сидящих в зале штатских окурок "Беломора" и с грохотом сел за столик. Дама генерала подсела ближе.
- Что будет пить мадам? - галантно спросил Штирлиц. В вагоне-ресторане стало еще тише. Мадам задумалась и со скрежетом почесала под мышкой.
- Газюровку, - хрипло сказала она, поправляя сползший валенок.
- Прекрасно! - радостно сказал Штирлиц, довольный, что первый раз в жизни совершенно задаром попалась смышленая и неприхотливая женщина. - Ты, с прической, - грубо обратился он к стоящему в почтительном ожидании официанту. Дамы приготовились завизжать в предвестии драки. Драки не последовало.
- Чего изволите? - подобострастно спросил официант, сгибаясь в почтительном поклоне.
- Нам три графина водки и полстакана газировки, сказал Штирлиц, вежливо сморкаясь в салфетку, небрежно свисающую с руки официанта. Драки так и не последовало. Поезд мерно стучал по скользким рельсам.
" Штирлиц... ", - облегченно подумали в ресторане.
- Штирлиц, - ласково, как могла, сказала Мадам Ее ласковый голос больше напоминал звук, исходящий из глотки объевшейся коровы. - А где моя газюровка?
- Да, - злобно сказал Штирлиц, ощупывая в кармане кастет. - Где наша газировка?
- А газировки нету! - радостно сказал официант. - Она того... В смысле кончимши.
- Я тебе дам " кончимши "! - рассвирепел Штирлиц, с треском доставая из кармана кастет. Одного удара по голове вполне хватило на то, чтобы все дамы в ресторане начали истерически визжать. Кто-то ( а это был партайгеноссе Борман ) опустил затемняющие занавески. В ресторане началась неразбериха. Борману, который, сидя под столом, уже хотел порадоваться за удачный бардак, отдавили ухо. Борман с поросячьим визгом, порвав кому-то штаны и вытащив попутно из кармана кошелек, выскочил из вагона-ресторана, и, тяжело дыша, забился в ватерклозет. Борман ни как не мог отдышаться. Ухо противно ныло, и он боялся, как бы ему не занесли какую-нибудь русскую инфекцию. Борман высунул голову в небольшое окошечко и начал от души материться. В вагоне-ресторане не утихали звуки драки. Штирлиц на редкость разыгрался. Борман прекратил материться и прислушался. Раздавались удары головой об угол стола. Борман облизнулся и смачно плюнул в зеркало, представив себе это зрелище. Поставив на крышку унитаза пару гвоздей остриями наружу, чтобы было удобней сидеть, Борман облизнулся, и хотел выйти. Дверь оказалась запертой снаружи. Борман не знал, что в советских поездах не принято посещать ватерклозет на остановках, и он яростно заколотил ногами, руками и головой по двери. Та не поддавалась, и партайгеноссе решил применить гранату.