Телеграммы и донесения о выполнении страшной директивы присылали почему-то одному Свердлову.
В Центральном партийном архиве обнаружилось немало тревожных писем от местных партийных работников, которые обращали внимание Свердлова на необходимость принятия самых экстренных мер для создания Советов по мере продвижения наших частей на Дону. Всякий час, когда округ или станица остается без гражданской власти, только при военной, может принести громадный вред, и этим опытом многие уже научены, — предупреждали с мест. Напрасно. На обороте одной из таких просьб Яков Михайлович собственноручно начертал: «Общее руководство работой поручается товарищам военсовета Южфронта. Никакого Донского исполкома. Никакого Донского правительства. Даны точные указания Ходоровскому, Мехоношину». Подобных резолюций — не менее десятка. Фактически один человек, никогда на Дону не бывавший, казачества не знавший, с маху накладывал резолюции, предопределявшие уничтожение целой группы населения. Ревкомовцы запрещали все: Пасху и колокольный звон, лампасы и Прощеное воскресенье, день поминовения усопших и другие казачьи праздники. В варварском упоении выдирали корни, на которых веками покоилась духовная культура донских казаков. Исчезали и они сами.
Расказачивание, причастность Свердлова к которому признают сегодня все историки, было первой и весьма успешной попыткой стирания национальной самобытности, нивелировки этно-исторических особенностей населявших Россию многокрасочных народов. Стремление к единообразию, проповедуемое Яковом Михайловичем и его ближайшими сподвижниками, тем же Голощекиным в Казахстане, могло бы превратить страну в обиталище, «местожительство» для временных, казенно перемещаемых жильцов как рабочей силы без роду без племени. В этом плане кровавая вакханалия на Дону не единственная. Свердлову предъявляют обвинение и в ударе, нанесенном по самой сердцевине народного достоинства, относя его к числу инициаторов разжигания гражданской войны. При этом ссылаются на то, что он и сам своих замыслов не скрывал.
Действительно, в одной из своих речей на заседании ВЦИК в 1918 году Свердлов сказал: «…Если в городах нам удалось практически убить нашу крупную буржуазию, то этого пока еще не можем сказать о деревне… Только в том случае, если мы сможем расколоть деревню на два лагеря, если мы сможем разжечь там ту же гражданскую войну, которая не так давно шла в городах, если нам удастся восстановить деревенскую бедноту против деревенской буржуазии, — только в том случае мы можем сказать, что мы и по отношению к деревне сделаем то, что смогли сделать для городов».
О какой Гражданской войне в городах говорит Яков Михайлович? Уж не о тех ли жестоких и бессмысленных, скорых и бессудных расправах, которые войдут в историю под названием красного террора? Термином, кстати, мы обязаны Якову Михайловичу, именно с его легкой руки вошло в обиход это жуткое словосочетание.
Да, речь идет о взаимном истреблении друг друга, о гибели самых здоровых сил страны, об уничтожении генофонда нации, сосредоточенного в городах. Идеи не побеждают приемами физического насилия, взывал со страниц «Новой жизни» А. М. Горький, напрасно в «Правде» сумасшедшие люди науськивают: бей буржуев, бей калединцев! Буржуи и калединцы — ведь это все те же солдаты-мужики, солдаты-рабочие, это их истребляют, и это они расстреливают красную гвардию. Нет яда более подлого, чем власть над людьми, мы должны помнить это, дабы власть не отравила нас, превратив в людоедов еще более мерзких, чем те, против которых мы всю жизнь боролись.
Больше всего возмущают Горького уличные кровавые расправы. В разряд врагов народа занесены, кроме юнкеров и старого офицерства, учителя, студенчество и всякая учащаяся молодежь. Напрасны призывы автора «Несвоевременных мыслей» к народным комиссарам предпринять что-то очень решительное, понять, что ответственность за кровь, проливаемую озверевшей улицей, падает и на них, и на класс, интересы которого они пытаются осуществить. Эта кровь грязнит знамена победившего пролетариата, ибо победители всегда были великодушны, она пачкает их честь, убивает их социальный идеализм.
А не идеалист ли он сам, разнесчастный буревестник? Вроде нет, видит, что на фабриках и заводах уже видны плоды бесшабашной демагогии людей, углубляющих революцию. Постепенно и там начинается злая борьба чернорабочих с рабочими квалифицированными, чернорабочие начинают утверждать, что слесари, токари, литейщики и т. д. суть «буржуи». Видит, что во время облав людей пристреливают на улицах, как бешеных волков, постепенно приучая к спокойному истреблению ближнего. Революция все углубляется во славу людей, производящих опыт над живым телом народа.
Кто же спровоцировал этот взрыв зоологических инстинктов? Если отрешиться от идеологических клише, почерпнутых из учебников по истории, и непредубежденным и спокойным взглядом посмотреть на события того времени, то выяснится, что массовый красный террор, к которому призывал Свердлов 5 сентября 1918 года, формально был вызван одним-единственным выстрелом. 30 августа Л. А. Канегиссер убил Моисея Соломоновича Урицкого, за что в тот же день был расстрелян без суда. Ситуация, в чем-то предвосхищающая убийство Кирова в Смольном. Как впоследствии Сталин использовал смерть своего сподвижника в политических целях, обвинив соперников в заговоре и убрав их таким образом с пути, так и Свердлов не преминул воспользоваться выстрелом в Урицкого, чтобы потопить в крови всех, кто критически оценивал деятельность народных комиссаров.
Выстрел Ф. Каплан в Ленина и его ранение на заводе Михельсона не вызвали такой реакции, как покушение на Урицкого. Выходившая в Петрограде «Красная газета» в номере за 31 августа поместила передовую статью «Кровь за кровь». Вот что в ней говорилось: «Мы сделаем сердца наши стальными… чтобы не проникли в них жалость, чтобы не дрогнули они при виде моря вражеской крови. И мы выпустим это море. Без пощады, без сострадания мы будем избивать врагов десятками, сотнями. Пусть их наберутся тысячи. Пусть они захлебнутся в собственной крови. Не стихийную, массовую резню мы им устроим. Организационно, планомерно, мы будем вытаскивать истинных буржуев-толстосумов и их подручных… Больше крови!» Весь номер пестрит заголовками типа «К стенке!», «Пуля в грудь каждому…», «К мести!», «Пора уничтожить врагов народа».
Что же это за личность такая — Моисей Соломонович Урицкий, смерть которой, кроме расстрела убийцы Канегиссера, вызвала гибель тысяч ни в чем не повинных горожан, уничтоженных без суда и следствия? Из некролога в «Красной газете» узнаем, что Моисей Соломонович — вождь пролетариата, который «в дни Октябрьского переворота и в течение девяти месяцев стоял в первых рядах бойцов». Что это значило для председателя Петроградской ЧК, можно судить по приведенным в «Красной газете» данным: Урицким было расстреляно более пяти тысяч русских офицеров, вернувшихся с фронтов Первой мировой войны. Относительно пребывания Моисея Соломоновича в вождях пролетариата уже известный нам публицист Г. Назаров замечает, что пролетариат был обманут, ему навязали «вождя Урицкого», который никогда вождем не был: сын купца, корреспондентик меньшевистской газетенки, эмигрант, год в большевистской партии и год борьбы против нее вместе с Троцким. Действительно, в газетном некрологе говорится: «…после февральской революции тов. Урицкий возвращается в Петроград и вступает в межрайонную организацию, куда вступили тов. Троцкий, Безработный, Иоффе и другие эмигранты-интернационалисты — не большевики». Тем не менее газета призывает пролетариат дать достойный ответ на убийство своего вождя и с завидной настойчивостью продолжает эту тему, публикуя в следующих номерах телеграммы с требованиями бить правых эсеров беспощадно, без жалости. Не нужно ни судов, ни трибуналов… Незачем гнаться за доказательствами… Достаточно одного подозрения… Пусть лучше пострадают невинные…
Глас «народа» не пропадает втуне. Созданный Свердловым еще в июле, сразу после убийства Володарского (Моисея Марковича Гольдштейна — без образования, прибывшего вместе с Троцким в мае 1917 года, ставшего большевиком за два месяца до Октября, наркома по вопросам печати, пропаганды и агитации, главного редактора «Красной газеты») Верховный революционный трибунал, куда, кстати, вошли люди из его «собственной среды», как однажды неосторожно высказался Яков Михайлович, приступил к кровавой бойне. Тысячи несчастных, абсолютно чуждых политической борьбе людей гибли под дулами матросских маузеров только за то, что на их ладонях не было мозолей, и это давало повод заподозрить их в принадлежности к буржуазии, которую надлежало полностью уничтожить. Принцип был один: раз образован — к стенке!