(Эти записи пролежали в секретном архиве семьдесят лет. Написаны они Яковом Хаимовичем Юровским. Именно он был организатором убийства Николая II, его семьи и близких им людей. Он же и руководил расстрелом, совершенным июльской ночью 1918 года в подвале реквизированного дома инженера Ипатьева, в центре Екатеринбурга.
Это было давно…
В далекой Сибири в городе Томске в 1886–87 году, сидя летом на бревнах во дворе, размышлял о том, что плохо живется на свете. Думал как бы это добраться к царю и рассказать ему о том, как плохо живется. Но рассказать так, чтобы он думал, что этот голос исходит откуда-то с неба… Мне было 7–8 лет. Мы жили на «Песках», так называлось предместье, которое ежегодно во время половодья затоплялось. Мы занимали в подвальном этаже небольшую квартирку на Миллионной улице в доме Дондо. Хозяин, мясник, жил наверху, а на улицу выходило лавочное помещение, где был кабак родственника хозяина.
В эту весну было половодье, которое застало нас спящими.
Отец был стекольщиком. Семья большая. Нужду терпели огромную.
Когда залило подвал, ночью, хозяин разрешил поднять детей наверх в его помещение. Смутно вспоминаю, что я задавал вопрос: «Почему это мы должны жить в таком подвале, который заливает водой, а дети хозяина и его родственника кабатчика живут наверху в хороших условиях». Мать отвечала: «Лучше жить бедным, но честным». И потом: «Почему к синагоге богатый еврей имеет право подъезжать на лошади в праздник, тогда как евреям это запрещено…» И на этот вопрос я от матери получал ответ: «Так как он приносит пожертвования, то ему это простительно». Я тогда тоже подумывал: «Великая штука, если бы у меня были деньги: не пожалел бы и с удовольствием дал другим». С тех пор подобные мысли меня не покидали. [и очень желал выхода из тяжелого материального положения] (Эта фраза в оригинале зачеркнута. — Н. З.)
В 1891 году Николай совершал мировое путешествие. Он проезжал по Сибири и ехал в Томск. Все ждали и готовились к встрече наследника престола.
Я тогда уже учился часовому ремеслу. Видя все эти приготовления, они меня захватили, хотя особенной тяги видеть наследника как будто не было. Ребята готовились влезать на крыши, чтобы видеть наследника. Я думал, что если увижу, никуда не лазая, то посмотрю, а если не увижу так что же?
В назначенный день наследник Николай приехал.
Магазин, где я учился часовому делу, был на Почтамтской улице, на самой большой улице города, которая вела к губернскому дому. Таким образом я имел возможность наблюдать из окон и ворот дома, как проезжала процессия. Помню как сейчас, наследник с маленькими бакенами, красивый. Кругом много крестьян на лошадках, с мешками за плечами. Один крестьянин на худой лошаденке, мчавшийся за хорошими рысаками, на которых ехал наследник, с размаху ударился об угловой магазин Корнакова и разшибся вместе со своей лошадью. Наследника провожала свита, особенно гарцовал один грузин. Наследника в Томск, то есть последний перегон, вез один содержатель постоялаго двора еврей, который на тройке вороных и примчал наследника в город. Вызвало тогда немало разговоров, что наследник решился ехать на еврейских лошадях и еврей сам же управлял этой тройкой. Тогда же рассказывали, что наследник пробовал у этого еврея приготовленный еврейский пряник и другие кушанья.
Торжество было огромное. Все предавали огромное значение тому, что в момент проезда наследника погода стояла замечательная, что когда наследник выходил на балкон губернаторского дома, дождик только взбрызнул и уложил пыль, и день был превосходный. Везет же таким великим людям как наследник. Таково было мое первое знакомство с царствующим домом и Николаем.
Лет 15–16-ти однажды в праздничный день, сидя за обедом в нашей семье поднялся вопрос о царях. Отец был довольно строгий и не терпел возражений со стороны детей. Он восхвалял Николая Первого, что тот, дескать, дубинкой умел учить народ. Я не выдержал и вступил в спор, что ничего хорошего в Николае не было и уж ежели было что хорошее так это в Александре Втором: крестьян освободил и не такой грубый, разсказывают, каким был Николай.
Отец не выдержал. Пустил в меня вилкой. Я ушел и целых два дня дома не был.
Вот как я познакомился с царствующим домом и с живыми и с покойниками.
Отец то думал, что он пускает в меня вилкой-то, а это наверное Первый Николай из могилы хотел было запустить: шалишь, брат: не те времена…
А потом у меня жизнь вышибла и даже желание говорить о царях: враги, кровопийцы, угнетатели…
А с последним отпрыском встретился я уже при другой обстановке: когда вся власть была в руках Рабоче-Крестьянского Правительства и царь был у нас на замочке…
В первых числах июля 1918 года я получил постановление Исполнительнаго Комитета Советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов Урала предписывающее мне занять должность коменданта в доме так называемого Особаго назначения, где содержался бывший царь Николай II со своей семьей и некоторыми приближенными.
7–8 июля я отправился вместе с председателем Областного Исполнительнаго Комитета Советов Урала тов. Белобородовым в дом Особаго Назначения, где и принял должность коменданта от бывшаго коменданта тов. Авдеева. Нужно сказать, что как тов. Авдеев так и его помощник тов. Украинцев по-видимому небрежно относились к своим обязанностям, считая лишней проволочкой охрану царя, которого по их мнению надо было поскорее ликвидировать. Такое их отношение не могло не отразиться и на настроении рабочих б. Злоказовского завода, которые находились там в составе охраны, а также красногвардейцев из Сысертского завода, рабочие давно поговаривали, что и Николая, и его семью следовало бы давно расстрелять, не тратя народные деньги на них, на содержание охраны и так далее. Однако пока не было никакого определенного решения из центра по этому вопросу, необходимо было принять меры, чтобы охрана стояла на должной высоте. Нужно сказать, что как сигнализация, которая связывала нас с Советским полком и частями наружной охраны, а также пулеметы расставленные в разных местах, были не в должном порядке. Это обстоятельство понудило меня набрать известных мне закаленных товарищей, которых я взял частью из Областной Чрезвычайной Комиссии, где я был членом коллегии, а частью из Отряда Особаго Назначения при Екатеринбургском Партийном Комитете. Таким образом я организовал внутреннюю охрану, назначил новых пулеметчиков, одного из них я особенно помню, товарищ Цальмс (латыш) фамилии остальных товарищей в настоящее время не припомню. Нужно сказать, что на случай пожара также не были приняты меры. Были пожарные приспособления, имелся колодец, из котораго можно было брать воду, и я в виду этого занялся организацией всего необходимаго на всякий случай. При ознакомлении с арестованными, мне бросились в глаза ценности, которые находились на руках как у Николая, так и его семьи и у прислуживающих: у повара Харитонова, лакея Труппа, а также у врача Боткина и фрейлины Демидовой. В составе арестованных был еще мальчик Седнев, который прислуживал Алексею. Как в доме так и в складе находились царские вещи в огромном количестве мест. Я внес предложение о производстве обыска, но не получил на это разрешение от Исполкома.
Нужно полагать что этот обыск не считали нужным делать в виду того, что в это время напали на след ведения переписки Николая с волей. Считая что оставлять ценности на руках не безопасно, так как это может все-таки соблазнить того или другого из охраны, я решил на свой страх и риск ценности, находящиеся на руках, отобрать. Для этого я пригласил с собой помощника коменданта тов. Никулина, поручил ему переписать эти ценности; Николай, а также дети, громко своего неудовольствия не выражали. Он только просил оставить часы Алексею, так как без них ему будет скучно. Александра Федоровна же выражала громко свое неудовольствие, когда я хотел снять с ея руки золотой браслет, который был одет и закреплен на руке и который без помощи инструмента снять было невозможно. Она заявила, что 20 лет носит этот браслет на руке и теперь посягают на то, чтобы его снять. Принимая во внимание, что такие же браслеты были и у дочерей, и что эти браслеты особой ценности не представляют их оставил. Переписав все эти вещи я попросил шкатулку, которую мне Николай дал, сложил туда вещи, опечатал комендантской печатью и передал на хранение самому Николаю. Когда я приходил на проверку, которую, я установил, Николай предъявлял мне шкатулку и говорил: «Ваша шкатулка цела».