Не только оппозиционеры, но и подчинявшиеся ЦК коммунисты были недовольны, что в «государстве рабочих» растет социальное неравенство. Зарплата рабочего была в пять раз меньше зарплаты советского министра. Местные руководители сигнализировали: «Когда рядовой член ячейки, работающий у станка, видит, что секретарь Губкома платит в комиссию по улучшению быта коммунистов 35 золотых рублей и членский партвзнос — 5 рублей зол., а у него — рядового члена партии, работающего у станка, все заработанное месячное жалование составляет максимум 25–30 рублей золотом. Отсюда — невольно он начинает думать о „верхах“ и „низах“, о вопиющем неравенстве и т. д. …Потрудитесь, тов. Сталин, поручить надежным товарищам побывать в гуще не только рабочих, но и партийной массы, да пусть эти товарищи не покажут вида, что они из центра»[116], — писал генсеку секретарь Полтавского обкома Б. Магидов. Это грозное письмо Сталину понравилось — Магидова выдвинули в ЦКК. Но проблема осталась нерешенной. Недовольство рабочего класса новой властью, обещавшей ему улучшение жизни, да обманувшей — это страшная угроза. В январе 1925 г. кампания за повышение производительности труда вызвала волну стачек.
Для спецов, которые не тешили себя иллюзией «государства рабочего класса», более интенсивная эксплуатация рабочих была вполне оправданной, так как жизненный уровень рабочих почти достиг довоенного, а производительность труда — нет. Но и существующий уровень жизни горожан обеспечивался за счет эксплуатации крестьян — через налоги и заниженные цены на сельхозпродукцию.
Классовые противоречия нарастали. Кому уступать, а чьи претензии отвергать? НЭП тянул правящую партию, как лебедь, рак и щука телегу.
Механизмы социального давления на партию были сложны и разнообразны. Крестьянство давило прежде всего реакцией на меры государства — больше или меньше продовольствия отвезти на рынок, больше или меньше земли засеять. Крестьяне отправляли послания в государственные органы, участвовали в беседах с представителями партии и государства, приезжавшими в деревню, чтобы прислушаться к голосу народа. Более активно крестьянская глубинка общалась с местными руководителями, которые, в свою очередь сносились с центром. Голоса крестьянства были разнообразны — здесь слышались и слова крепких хозяев в поддержку НЭПа, и протесты беднейших слоев, не сумевших или не желавших наладить хозяйство несмотря на все привилегии. Еще активнее вел себя рабочий класс — «гегемон» все таки. Несмотря на усталость от манифестаций, рабочие в случае надобности собирались на митинг, который мог перерасти в забастовку. Сеть коммунистических ячеек пронизывала рабочий класс плотнее, чем крестьянство, и коммунисты — рабочие также сигнализировали о недовольстве, предлагали решения. Еще большим влиянием пользовались слои элиты — партийная и государственная бюрократия, офицерство и интеллигенция. Каждый из этих слоев подразделялся на коммунистические кадры и спецов. Взгляды их были различны, но спецы неустанно пропагандировали коммунистов. Иногда из частных интеллектуальных побед спецов над большевистскими догмами складывались стратегические представления руководителя. Иногда коммунисты не позволяли менять свои взгляды, жестко указывая советникам на их место в «разделении труда» — заниматься деталями, выполнять указания, даже если они кажутся абсурдными.