Впервые большевики делились на фракции по принципу «кто где живет». Не потому что они так думают, а потому что они подчиняются спорящим между собой партийным вождям: «Достаточно только продумать значение того факта, что в Ленинграде была принята единогласно или почти единогласно резолюция, направленная против ЦК, в то время, как московской организацией единогласно, без единого воздержавшегося, принята резолюция, направленная против Ленинграда»[164], — комментировал Троцкий. Столкновение дисциплинированных кланов вместо обсуждения платформ — такой будет теперь характер борьбы в большевистской партии. Признаки этого наметились раньше, когда дисциплинированная партийная масса противостояла оппозиции. Но теперь и оппозиция была построена как военная организация, подавляющая сторонников большинства Политбюро на своей территории.
В Питере сложилась первый, но не последний территориальный клан номенклатуры на территории России. Памятуя о грузинском деле, Сталин понимал опасность этого процесса для его идеи монолитной партии — государства. Могущественные империи, создаваемые бюрократией в течении тысячелетий, рушились по мере образования автономных территориальных кланов. Вчера — влиятельный чиновник, завтра — феодал, презрительно отказывающийся подчиняться бессильному столичному императору. Но история не стоит на месте — теперь фрондирующие вельможи — еще и теоретики, выступающие в защиту беднейших слоев общества.
Сталина, Бухарина и других лидеров раздражала претензия Зиновьева и Каменева на роль «хранителей ленинизма», которые вольны определять, что соответствует догме, а что — нет. При всем догматизме большевиков такая инстанция «идеологического контроля» препятствовала выработке новой стратегии партии в меняющихся условиях НЭПа. Но пока Зиновьев и Каменев были признанными теоретиками, толкователями заветов Ленина. Через год после смерти Учителя Зиновьев решил суммировать его взгляды в двух работах: в статье «Философия эпохи» и книге «Ленинизм». «Философия эпохи» по Зиновьеву заключается в равенстве. НЭП основан на допущении неравенства. Следовательно, «Нэп наряду с тем, что мировая революция откладывается, среди других опасностей таит в себе опасность перерождения».[165] Перерождение пролетарской диктатуры заключается в расслоении на бедных и богатых, в предсказанном Устряловым «термидоре». Зиновьев считал, что нужно нейтрализовать крестьянство, которое объективно противостоит пролетарской диктатуре. Теперь его можно было, как и Троцкого, обвинить в подрыве «союза» с крестьянством. Но левое крыло Политбюро не верило в этот «союз». Они не верили в союз с крестьянством, в котором видели усиление сельской буржуазии. Каменев говорил по этому поводу: «хлеб в большей доле у такого нашего „союзничка“, который, пожалуй, упрется и который может сопротивляться»[166].
«Философия эпохи» резко расходилась с теорией построения социализма в одной стране. По мнению Сталина, в статье «есть деревенская беднота, есть кулак, есть капиталист, есть выпады по адресу Бухарина (атаковать союзника по фракции публично — это настоящее преступление в глазах Сталина — А. Ш.), есть эсеровское равенство (Сталин знает, что равенство Зиновьева — не эсеровское, не крестьянское, а бедняцко — пролетарское — Сталину нужно заранее защититься от упреков в близости его эсерам), есть Устрялов, но нет середняка и кооперативного плана Ленина, хотя статья и называется „Философия эпохи“. Когда тов. Молотов прислал мне эту статью (я был тогда в отъезде), я ответил грубой и резкой критикой. Да, товарищи, человек я прямой и грубый, это верно, я этого не отрицаю»[167]. Сталин бравировал своей грубостью, которая ставилась ему в вину Лениным. Оборачивая грубость из тяжкого обвинения в достоинство, Сталин дезавуировал «завещание» Ленина о своем устранении. Ведь именно устранения Сталина с поста Генсека теперь требовали и Зиновьев с Каменевым. Повод был очень существенный — в условиях раскола «фракции ленинцев» секретариат ЦК взял на себя реальную власть, подмяв расколотое Политбюро. Вопросы к заседаниям Политбюро готовил секретариат, согласовывал решения с большинством Политбюро, после чего на официальных заседаниях утверждались решения, независимо от того, что говорили Зиновьев, Каменев и Троцкий. Вопросы, выносившиеся на обсуждение Зиновьевым и Каменевым, бесконечно откладывались. Внезапно отстраненные от власти вожди требовали полновластия Политбюро и превращения секретариата в технический орган. Сталин цинично возражал: «Разве Политбюро не полновластно?»[168] Это он говорил людям, которые с ним создавали фракцию ленинцев. Но теперь она рассыпалась. Дзержинский заявил о выходе из «фракции ленинцев». Но вообще — то «железный Феликс» остался фракционером и позднее постоянно поддерживал большинство Политбюро. Действия зиновьевцев он назвал «Кронтштадтом внутри партии» (имелось в виду Кронштадтское восстание против большевиков под социалистическими лозунгами) который раскалывает единство и тем расчищает дорогу термидору и будущему Бонапарту[169]. Дзержинский считал, что опасность нового Бонапартизма исходит не от тихого умеренного Сталина, а агрессивного, жесткого Троцкого.