Бухарин повозмущался ссылкой своего наиболее последовательного ученика, да и согласился с ней.
На новом пленуме ЦК 4–12 июля борьба между правыми и сталинистами практически не вырвалась на поверхность. Каждая из сторон действовала осторожно, опасаясь прослыть „фракцией“. „Выступать — зарежет по статье о расколе“[343], — объяснял Бухарин в частном разговоре свой отказ от прямой критики Сталина.
На июльском пленуме Бухарин в своем выступлении даже сослался на Сталина, когда говорил, что „чрезвычайные меры мы сейчас снимаем“[344]. Из зала вопрошали: „Навсегда?“ На это Бухарин прямо не ответил, подтвердил, что меры эти себя оправдали, но им нельзя дать перерасти в систему военного коммунизма. Создавалось впечатление, что Бухарин считает возможным иногда проводить атаки на крестьянство, лишь бы это не стало непрерывной практикой, не привело к социальному кризису и крестьянским восстаниям. На это Сталин бросил реплику: „Страшен сон, да милостив Бог“[345].
Полемика на съезде была едва заметной, казалось, что она укладывается в обычные большевистские грубости, позволительные между друзьями. Томский покритиковал Молотова, Сталин обругал Томского, не более. В полемике по поводу ножниц цен Сталин неосторожно сказал правду о взаимоотношениях государства и крестьянства: „эти переплаты и недополучения составляют сверхналог на крестьянство, нечто вроде „дани“, добавочный налог в пользу индустриализации, который мы должны обязательно уничтожить, но который мы не можем уничтожить теперь же, если не думаем подорвать нашу индустрию…“[346] Бухарин был шокирован: Сталин употреблял термины троцкистского теоретика Преображенского, над которым Бухарин, как ему казалось, одержал славную теоретическую победу. Но эта победа не позволила найти средства для ускоренной индустриализации, необходимость которой теперь признавал и Сталин, и Бухарин. Сталин решил, что индустриализацию все — таки придется проводить за счет „дани“. И ее уже начали собирать „чрезвычайными мерами“.
Резолюции пленума пока были компромиссными. Пленум указал на нехватку как промышленных товаров (для ее преодоления нужна индустриализация»), так и товарного зерна (для ее преодоления нужно было крупное сельское хозяйство). Выход в том, чтобы вытрясать хлеб из кулацкого хозяйство (хоть бы оно и разорилось) и одновременно — в ускорении коллективизации и создании зерновых совхозов. Большевики считали, что эти хозяйства будут работать лучше, чем зажиточное крестьянство. Но если пока существует дефицит на все, это значит, что рыночные отношения не работают. НЭП не работает. Поэтому пленум оправдывает чрезвычайные меры, но, как и раньше, подтверждает «их временный характер, и если, несмотря на это, возникали толкования этих мер как органически вытекающих из решений XV съезда партии об усилении давления на капиталистические элементы деревни, то такого рода толкования свидетельствуют лишь о том, что на отдельные прослойки партии до сих пор оказывает влияние чуждая ей идеология»[347].
Компромисс партийных групп был закреплен в государственных решениях. 16 июля заместитель наркома юстиции РСФСР Н. В. Крыленко запретил использование таких чрезвычайных мер, как обходы дворов в поисках хлеба, незаконные обыски и аресты, закрытие базаров и др. Он приказал прекратить все дела в отношении середняков и бедняков по ст. 107 (в отношении кулаков дела продолжались). Но в этой же директиве Крыленко ориентировал подчиненные органы быть готовыми к массовому применению ст. 107 против скупщиков хлеба (то есть торговых посредников) «в случае новой попытки… срыва хлебозаготовок»[348].
Чрезвычайные меры были строго запрещены постановлением Совнаркома 19 июля — правительство было оплотом «правых». Рыков и Бухарин надеялись «выманить» у крестьян хлеб, повышая закупочные цены. Но из этого ничего не вышло — цены все равно были ниже, чем нужно было крестьянам для закупки дорогих промышленных товаров. К тому же товары эти часто были некачественными, и крестьяне предпочитали оставить у себя побольше продовольствия, чем продавать его даже по новым ценам. Сталин язвительно писал Микояну: «Приходится признать, что Бухарин теряет возможность повести „форсированное наступление на кулака“ путем нового повышения цен на хлеб. Можешь ему сказать, что я вполне понимаю его положение и почти что соболезную»[349].