Свою ссылку оппозиционеры считали временной и активно искали пути возвращения: «Подчиняясь насилию, мы покидаем места своей партийной и советской работы для бессмысленной и бесцельной ссылки. Мы ни на минуту не сомневаемся при этом, что каждый из нас не только еще понадобится партии, но и займет место в ее рядах в часы предстоящих великих боев»[362], — говорилось в письме к конгрессу Коминтерна, которое лидеры оппозиции сумели согласовать несмотря на то, что их разделяли тысячи километров Туркестана, Сибири и европейского Севера.
Правда, сами условия ссылки ставили под угрозу надежды на возвращение к политической жизни. Раньше можно было физически вымереть, как вымерли в свое время народовольцы. Перечислив большевиков, отбывающих ссылку в особенно тяжелых условиях, авторы одного из обращений делают вывод: «помимо мер изоляции тут имеется и другой, более грубый примитивный расчет: поставить людей в заведомо тяжелые, непереносимые условия, обречь их на физические пытки»[363]. Особенно беспокоила оппозиционеров болезнь Троцкого, который страдал в Алма-Ате малярией. Л. Сосновский, требуя перевода Троцкого в место с более здоровым климатом, утверждал: «всякая оттяжка перевода будет означать, что люди сознательно идут на создание нового дела „Сакко и Ванцетти“, только уж на советской земле.»[364] Сакко и Ванцетти — американские анархисты, которых незадолго до этого казнили несмотря на широкую кампанию международных протестов. Нелестное для лидеров ВКП(б) сравнение с американскими палачами беспокоило. А то как и вправду умрет? Скандал мог потрясти партийную толщу, тем более, что немало партийцев продолжало читать листовки троцкистов, в которых говорилось, например: «Товарищи! В советских тюрьмах сидят коммунисты… ГПУ не может быть судьей внутрипартийных споров»[365].
Но с Троцким нельзя было примириться просто так. Его фракция считала необходимым восстановить положение путем исправления оппортунистических ошибок руководства, глубоких реформ и даже «путем новых революционных потрясений»[366]. Под потрясениями, конечно, понималась не революция троцкистов против власти нынешнего руководства. Просто оппозиционеры считали, что без них партия не справится с социальным кризисом, доведет дело до катастрофы, напоминающей обстановку гражданской войны. Каменев, который вместе с Зиновьевым и своими сторонниками стучался назад в партию, считал необходимым смену партийного руководства в момент кризиса. Без старых лидеров ВКП(б) по его мнению не могла проводить левый курс компетентно. В воздухе снова повеяло военным коммунизмом. Каменев говорил о Троцком: он «будет сидеть в Алма — Ате до тех пор, пока за ним не пришлют экстренный поезд, но ведь когда этот поезд пошлют, положение в стране будет таким, что на пороге будет стоять Керенский…»[367] На первый взгляд последующие события доказывают наивность такого сценария, нарисованного Каменевым. Но опыт революционеров подсказывал, что недовольство масс в мгновение ока превращает немногочисленные группы в массовые партии. И ведь социальная катастрофа в СССР действительно разразится всего через два — три года. И угроза интервенции будет всерьез рассматриваться Сталиным и его ближайшими соратниками. Но им удастся удержать ситуацию под контролем самим, без Троцкого. А если бы не удалось, то рушащийся партийный режим не смог бы оттолкнуть руку, протянутую старым революционером — коммунистом. Каменев не учел, что Сталин позаботится о том, чтобы массовое недовольство не обрело вождей.
Оппозиционеры внимательно следили за начавшейся борьбой между правыми и Сталиным, и их симпатии были на стороне последнего. По существу он превращался в троцкиста. «Если Сталин капитулирует (в решительную) перед правыми, то движение пройдет мимо него, и Троцкий окажется вождем партии…»[368], — комментировали левые борьбу на июльском пленуме. Они понимали — кризис НЭПа породил мощный социальный процесс, направленный против имущественных элит. Его может возглавить или Сталин, или Троцкий. И если они потерпят поражение, рухнет сама большевистская диктатура.