Ну, а что касается Наполеона, то как Александру I было не боятся этого прославленного полководца? В 1805 году Александр I лично находился в войсках русской части союзной армии под общим командованием Кутузова в битве под Аустерлицем, в которой Наполеон вдребезги разгромил эти русско-австрийские войска, численно превосходящую его полки, а сам Александр I тогда едва удрал с поля боя.
Но, думаю, что даже не это было главным, я уверен, что на Александра давил тот страх, о котором я пишу эту работу, – страх самодержца, страх принимать собственные решения, страх ошибиться и страх от того, что за его собственные решения никто, кроме него, не отвечает.
И Александр I виноват перед Россией и Москвой в том, что из-за этого страха не принял личное командование армией России ещё в июне 1812 года, когда армия Наполеона перешла Неман – границу с Россией, – а по настоянию родовитых дворян России снова вверил армию всё тому же ленивому трусу Кутузову.
Поскольку упомянув в таком контексте Кутузова, я обидел очень многих, то оговорюсь, что есть храбрость – способность осмысленно действовать в условиях непосредственной опасности для жизни, и есть смелость – способность принимать рискованные решения. Так вот, если Кутузов и обладал храбростью хотя бы в молодости, то после поражения от Наполеона под Аустерлицем Кутузов тоже боялся Наполеона – боялся ещё одного разгромного поражения от него. Из-за этой трусости, он отказался задействовать все имевшиеся силы в Бородинской битве, отказался защищать Москву и был за это проклят москвичами. Но, главное, Кутузов отказывался добить армию Наполеона после того, как она сама начал отступать из России, – боялся даже удирающего Наполеона! Этой своей трусостью Кутузов не дал закончить войну с Наполеоном и в России, и во всей Европе ещё в 1812 году. Русская армия в зиму конца 1812 году под командованием Кутузова волочилась по разорённой России за отступающими французами и понесла огромные людские потери просто за счёт голода и холода, в результате к началу 1813 года она оказалась полностью обессиленной.
Бенкендорф об этом бессилии Кутузова и царя – отсутствия у них смелости – ни слова не говорит, поскольку слуга он был верный. Но пишет:
«Фельдмаршал Кутузов умер, приведя наши победоносные батальоны с берегов Москвы-реки на берега Эльбы. Но эти батальоны были слабыми, и наступали, по-прежнему не получая пополнений. Все, что составляло силы России, собранные под начальством Императора, не превышало 40 тысяч человек, можно сказать, что это были только кадры армии. Пруссия, несмотря на свои усилия, не могла еще собрать значительных сил, Саксония только заявила о своем нейтралитете, Австрия вооружилась, но не объявила, на чьей она стороне, и готовилась играть посредническую роль. Вся остальная Германия высказывалась в нашу пользу, но, испуганная огромными приготовлениями Наполеона, либо дала ему своих солдат, либо осталась робким зрителем того действия, от которого зависело освобождение от сковывающих ее цепей».
Война переместилась на территорию Франции, и французы дрались не просто умело, они дрались ещё и отчаянно, в результате русская армия несла порою очень тяжёлые уже боевые потери. Вот в начале 1814 года русская армия с союзниками пытается взять французскую крепость Суассан, нашу армию контратакует сам Наполеон, и разгорается жесточайший бой. Участник этого боя Бенкендорф вспоминает:
«Наша почти разбитая артиллерия могла отвечать им только слабым огнем, земля была мерзлая, ядра рикошетировали на огромное расстояние и падали в наши пехотные колонны, после того, как вырывали всадников или лошадей из наших рядов. Наши потери были огромны. Генерал Ланской, покрывший себя славой в нескольких кампаниях, и генерал Ушаков, подававший блестящие надежды, были смертельно ранены. Генералы Дмитрий Васильчиков и Юрковский выбыли из строя, множество отличных офицеров погибло. Граф Строганов имел несчастье увидеть, как почти перед его глазами ядро сразило его единственного сына и наследника его огромного состояния; он погиб в возрасте 17 лет. Почти все окружавшие меня офицеры были убиты или ранены; я очень сожалел о моем адъютанте Лантингсгаузене, который из-за своей блестящей смелости и деятельности являлся любимцем всего корпуса. В пехоте потери среди генералов, офицеров и солдат также были очень чувствительны. К концу дня генерал Сакен велел выставить 36 батарейных орудий для того, чтобы прикрыть наше отступление. Командовавший ими офицер вначале принял нас за неприятеля, и произвел по нам свой первый залп, но мы потеряли уже столько людей, что этот новый урон не смутил никого из нас.