Алмаз неукоснительно соблюдал все мусульманские праздники и обряды. Сначала Любу бесила такая религиозность зятя, ведь сама она еще с конца девяностых стала заходить в церквушку, наспех переделанную из их маленького станционного клуба. Новая непропорционально большая маковка с отполированный латунным крестом нелепо торчала на коньке одноэтажного шлакозасыпного зданьица, и выглядело это как если бы древней старушке надели белый колпак сестры милосердия. В этой церкви Любу покрестили, несколько раз она ходила на службу и причащалась, но вскоре, правда, стояние перед алтарем, где раньше находился киноэкран, а в зале на задних рядах они целовалась со Славиком, превратилось для нее в какую-то неправдивую пустышку. Люба не могла сосредоточиться и молиться. Алтарь, оклеенный бумажными образами в жестяных окладах, вызывал у нее чувство поддельности. В противоположность их церковки, старинный собор в сорока километрах от станции в некогда большом селе вызывал у нее слезную радость от восхищения собственной приобщенности к большому и красивому. Здесь Люба подолгу и с удовольствием молилась. Однако, после того как Славик заболел, она перестала ездить в собор совсем, прервав и без того крайне редкие посещения. Надо сказать, что главной причиной этому стала глубокая обида на Бога, который не услышал ее молитв про Славика. Явив чудо с обретением Маринкой непьющего мужа, Господь попустил болезнь Славика, что для Любы было гораздо тяжелее, поскольку Маринка могла бы жить с ними без мужика до самой их смерти, и Любе было бы не так тяжело тащить мужа, но такой кульбит пошатнул ее веру в Божественную справедливость.
Как все это она пережила Люба и сама не знала, но с некоторых пор у нее начал сильно болеть желудок. Она почти перестала есть, и когда совсем похудела и осунулась, директор столовой, хороший мужик чуть старше ее, настоял чтобы она пошла к врачу.
Еле доволочив ноги до квартиры, Люба открыла дверь. В нос привычно шибанул застоявшийся воздух, насыщенный перегаром, дымом дешевых сигарет, и несвежего белья. Славик принципиально мылся раз в неделю, и вообще был очень неряшливым. Чистое влажное полотенце, которое Люба каждый раз оставляла рядом с ним, уходя на работу, Славик никогда не использовал. Проснувшись, он первым делом закуривал, а потом на костылях тащился в туалет. Люба разулась и надела тапочки на когда-то стройные, а теперь распухшие от постоянного стояния перед плитой, ноги. Она прошла на кухню, открыла форточку, и обессилено села на облезлую табуретку.