Выбрать главу

***

Подобает ли вообще христианину излишне переживать за мир во всем МIРЕ? Апостол ведь не зря говорит: "Ибо, когда будут говорить: "мир и безопасность", тогда внезапно постигнет их пагуба, подобно как мука родами [постигает] имеющую во чреве, и не избегнут" (1Фесс.5:3) . Не лучше ли в первую очередь переживать за мир внутри себя, за мирное устроение собственной души? Апостол не зря указывает, что пагуба для всего мiра будет внезапной, хотя эта внезапность относительна - так же, как неожиданно приключаются роды для беременной на последней стадии самой беременности. Мiръ беременен собственной кончиной, Вторым пришествием и Страшным судом, но упорно старается делать вид, что всё это не имеет к нему отношения.

***

Никто нигде и никогда не может быть физически абсолютно безопасен, но может быть духовно безопасен во Христе.

***

Если почитать исследования о "догматических движениях" первого тысячелетия от Рождества Христова, в особенности - связанных с христологией, исследования не на уровне элементарного катехизиса, а рассматривающие все тонкости догматических споров, то становится очевидным, что Торжество православия осуществилось далеко не одномоментно, а некоторые догматические тонкости так и не получили исчерпывающего объяснения, хотя, понятно, что человеку часто хочется всё-всё разложить по полочкам и все точки над i расставить. Однако, будь это так, Бог бы не был Богом в неисчерпаемой своей Премудрости, а дело нашего спасения (Боговоплощение) не было бы вершиной неисчерпаемой же Божественной Любви. Стать причастными которой человеку недостаточно одного только рационального аппарата познания, но оказываются необходимы сами евангельские заповеди.

***

Православие как учение о спасении и практика спасения много чего вообще в себя включает. Одни, к примеру, богослужебные круги чего стоят. Или попробуй за раз прочитай от корки и до корки все "Добротолюбие", чтобы, так сказать, мозг не закипел. Однако есть вещи, действительно, главные, краеугольные для спасения. Которые чрезвычайно просты, но даются, порой, тяжелей и сложней всего. Если вообще даются. То же умение прощать, к примеру - не только на словах, но и на деле. Всем сердцем чтобы, всем помышлением...

***

Младший сын в евангельской притче требует у отца положенную ему часть имения. В евангельские же времена в Израиле младший сын имел юридическое право на треть имущества, но, как правило, после смерти отца. Истребовать свою законную долю, в принципе, было возможно, но это означало заявить отцу, типа, ты для меня умер. В контексте данной притчи "имение" это, разумеется, не финансовый капитал, а вообще "часть жизни" (разум, чувства, душа и тело, среда обитания...) Все это быстро истощается на стране далече, потому что революционный тезис "Бог умер" делает человеческое имение слишком хрупким и тленным без жизни вечной, без отчего крова.

***

"Бдите и молитесь да не внидите в напасть"... Однако апостолы в тот момент спят. Так и все человечество словно бы спит в своих немощах по отношению ко Христу, к Истине. Апостолы потом просыпаются и приходят в разум истины, равно как и все святые во Христе. Опять же, как всегда, это малое стадо. Остальное (стадо) слишком занято своими грехами и своим сном...

***

В притче о Страшном суде и овцы и козлища не могут оценить свое состояние - кто они есть на самом деле ("когда мы Тебя видели?.."). С одной стороны это уже навык к добру или злу, который позволяет человеку существовать в определенном качестве, уже не осознавая этого (правая рука не знает, что творит левая), а с другой стороны это вообще невозможность знать себя во всей полноте, оценивать себя до Страшного же суда, невозможность сказать себя, что, вот, я есть человек праведной жизни, сделал все что мог и весьма хорош перед Богом. Этот суд только Богу и принадлежит, а мы (с человеческой нашей точки зрения) спасены пока только в надежде (это чтобы не возгордились), хотя для Бога наше спасение имеет абсолютный характер, поскольку во Христе все уже осуществилось.

***

Бывает, что некоторые культурные, литературные, поэтические явления производят впечатления своей оригинальностью, однако, если этот флер оригинальности, что называется, сдуть, то часто оказывается, что особой мысленной глубины, а то и поэзии, во всем этом нет. К примеру, если из поэтики покойного Бориса Рыжего (уральского поэта) изъять элемент уличной блатной романтики, то останется довольно среднее поэтическое явление. Но это имеет отношение не только к литературе. Человек сам по себе должен состояться перед Богом (и в обыденной жизни), имея основание именно в своей человечности, а не в какой-то внешней оригинальности или видимой успешности. Кстати, опять же, поэтов-литераторов часто и губит это самое стремление к внешнему прежде всего звучанию.

***

"Лермонтов погиб в 26 лет, но написал "Когда волнуется желтеющая нива..." или "Я, Матерь Божия, ныне с молитвою..." - кстати, очень верно подмечено. Дело не в возрасте в литературе, там, или в самой жизни. Литература и поэзия уже в ХХ веке потому и измельчала, что слабо было поднять на себя такие же темы.

***

Что не говори, но великая русская художественная литература, к ХIХ веку, вырвавшись из-под опеки церковности, быстро начала плодить монстров (тут и Гоголь, и Достоевский, и Чехов постарались!) и к началу ХХ века наплодила их столько, что тому же Михаилу Булгакову только и оставалось материализовать самого диавола с компанией в столице некогда Святой Руси.

***

Юрий Казаков с определенной грустью писал о Русском Севере, вспоминая Пришвина, который в своих первых книгах "В краю непуганых птиц" и "За волшебным колобком" описывал тот Север еще дореволюционным, начала ХХ века. Казаков с осторожностью (времена были еще советские) говорит, что, если Пришвин свидетельствовал обо умирании культуры жизни тогдашней Северной Руси, то в середине ХХ века со всем этим стало куда хуже... Кто бы сейчас описал, что в этом смысле сделалось с Русским Севером, считай - с самой Русью?

***

Блаж. Иероним Стридонский:

"Тогда говорит ему Иисус: возврати меч твой в его место, ибо все, взявшие меч, мечом погибнут".

Но, если не напрасно носит меч тот, кто поставлен мстителем за гнев Божий против делающего зло, почему погибнет от меча тот, кто только возьмется за меч? И от какого меча? Именно от того меча огненного, который обращается перед раем (Быт 3:24), и от меча духовного, который описывается среди всеоружия Божия" (Еф 6:11-17).

Интересное, кстати, толкование. Это указание на то, что всё имеет свое духовное измерение и грядущий суд. И мир и война. И то, чем ты вооружен, или, точнее, сам себя вооружаешь...

***

Когда совопросники века сего пытаются уловить Христа в противоречии на тему давать ли подать кесарю, они на самом деле задают чисто формальный вопрос, на который Господь в контексте тогдашнего исторического момента дает внешне вполне формальный ответ (в отличие от динария на специальной монете, которая ходила внутри храма и на которую покупались жертвенные животные, изображения кесаря не было, это священные полусикли, современное название "шекель"). Правда, ответ Христа в неформальной его части, фактически, противопоставляет власть истинного Сына Божия - обожествляемому императору, ведь на динарии императора Тиберия была надпись: Tiberius Caesar Divi Augusti Filius Augustus Pontifex Maximus ("Тиберий Цезарь, сын божественного Августа, Август, верховный понтифик (верховный жрец)". Однако император - не Бог, ему может принадлежать власть земная, но не власть над совестью. Правда и с совестью вопрос не так уж прост: христианская история показывает, что истинно отдавать кесарю кесарево, а Божие - Богу, весьма и весьма нелёгкая задача. Тем более, когда речь заходит о, что называется, политике. Христианской политике? Ну, еще Макиавелли, как известно, говаривал, что нравственность и политика несовместимы. Можно сказать, что отдавать кесарю кесарево, а Богу - Божие, это дело совести. Христианской, опять же, совести. А как с совестью обстоят дела у тех же политиков?