Я пока облююсь, а значит,
Позже двинусь своей тропой.
- Это я Есенину написал, - смущенно сообщил Иисус глядя на Бугая, который пребывал где-то далеко, может быть в родной Рязани, а может быть и еще дальше, в закоулках своей души. Бугай зашевелился, глаза его ожили.
- Слушай, да тебе напрочь, по моему, голову снесло. Тебя здесь бьют, превращают в скота, издеваются, а ты стихи пишешь? Похоже, ты все-таки облюбовал себе место в этом мире, ты влез на очень высокую тучу и там устроил себе убежище. Смотришь вниз на все, и поплевываешь. Тебе не страшно там одному? Ведь гуртом оно всегда надежнее. Да и шансов выжить побольше.
- Мне нет, - ответил, едва усмехаясь Иисус, - а как же ты?
Иисус сидел на табуретке в палатке и смотрел телевизор. Шла передача "Служу Советскому Союзу", или как ее еще называли, "В гостях у сказки". Дяди с большими звездами кому-то, видимо репортеру, доказывали, что дедовщина в армии изжита полностью. В Афгане погибают ребята только по своей вине и из-за невнимательности и расхлябанности командиров. А солдатская взаимовыручка всегда есть, была и будет.. Ненависть душила Иисуса, тот мир, что показывали по телевизору, стал чужим. Уже не хотелось снова к этим дядям. К этой серой толпе в школьных костюмах , привыкших выполнять все по приказу, по указке. За те несколько дней, что он пробыл на точке, ему стало казаться, что он стал ужасно старым.
Следующее утро началось с внезапно раздавшейся автоматной очереди в одной из палаток. Все кинулись на улицу и увидели, как от палатки, где жил Цыпа, разбегаются старослужащие. Не понимая , что случилось, начали выспрашивать у убегающих. Случилось то, что должно было случиться, по крайней мере, не исключалась такая возможность. Доведенный до отчаяния Цыпа, вечными тычками, мордобитием, просто взял автомат и пристрелил главного своего мучителя - Гаджихана. Прошло пять минут. Из палатки Цыпа не выходил, Кента как на зло на точке не было. Из старослужащих никто соваться в палатку не хотел, да и вообще, старались отойти подальше. Начались разговоры, что нужно послать к нему молодых, пусть они его там заговорят и свяжут. Ведь не будет же он стрелять в своих одногодков. За всем происходящим с интересом наблюдал Бугай. Молча докурив сигарету, он выплюнул окурок на землю, растоптал его, так же молча, обычной походкой направился к палатке, где находился Цыпа. Все замерли в ожидании следующей очереди. Бугая не было не больше 10 минут. После чего, он показался из палатки. Он и Цыпа. В одной руке Бугай нес цыпин автомат, другой поддерживал еле идущего, плачущего Цыпу. Похоже что Цыпа находился в шоке, и с трудом понимал, что произошло. Вернулся Кент, уставшим голосом приказал взять Цыпу под арест. Бугай с жалостью посмотрел в последний раз на Цыпу, проговорил:
- Дурак, были способы лучше, надо было просто подумать. Что ж , каждому свое. Теперь держись, - легонько ткнул его кулаком в щеку и тяжело вздохнув, пошел в свою палатку.
Вечером Цыпу увезли на БТРе.
Прошел месяц, как молодые приехали на точку. Иисуса и Кита в конце концов оставили в покое.
Пахали те, кто согнулся. Иисус каждое утро уходил с Бугаем и учился драться. Бугай занимался на гражданке рукопашным боем и теперь начал учить Иисуса тому, что сам знал и еще помнил. "Иначе тебя забьют", - заключил Бугай. Жизнь стала равномерной, размеренной. Дни летели за днями. Иисус как и Бугай стал сторониться людей, друзей у него не было, были одни знакомые. Его стали бесить правильные речи Джейрана.
Как-то так произошло, что он понял незаметно для себя самого:
оказывается, те парни в кожаных, клепанных курточках являются достаточно сильными личностями. Попробуй выйди в таком наряде на улицу, да еще учитывая то, что серость постоянно задевает, унижает.
Да, эти парни - личности.
Они по-прежнему ходили с Бугаем в наряд вместе. Многому он научился у Бугая. Но были ли они друзьями, он не знал. Порой у Иисуса волосы вставали дыбом от человеконенавистнических речей Бугая. Переписка с девчонками, как-то сошла на нет. Иисус стал так же презрительно относиться к ним, как и Бугай. Как-то у них зашел разговор о дружбе, о том, кто может считаться твоим другом, а кто нет.
- Ты один в мире, - говорил Бугай, - никогда ни на кого не надейся. Если есть силы - дерись до конца. Нет?
Можешь убежать, можешь спрятаться, можешь умереть? Надеяться на кого-то - глупо. Кто подставит и всунет свою собственную шею в петлю вместо другого? Попробуй себя поставить на место другого, ты бы смог?
Вот именно - не смог бы. Но кроме жажды жизни, как это ни странно, есть еще понятие - честь. У каждого оно свое. Каждый ее хранит, или не хранит, как может. Если потеряешь ее однажды, вряд ли обретешь снова, будешь мстить людям за ее потерю. Как это происходит, ты видишь сам. Кот, Сергеев да и многие другие решили, что это игра. А теперь стараются заткнуть глотку совести, которая мучит их, заставляет вспоминать, как они сами пахали. Как сами разменяли себя, надеясь потом собрать себя в единое целое. И дружат только с теми, кто был свидетелем их торга. Никогда не надейся на помощь друзей.
Если смогут, они сами, без просьбы тебе придут и помогут. Может случиться так, что ты попросишь помощи у друга, а он не сможет тебе помочь, тогда ты не получишь помощи, а друга потеряешь. А лучше не иметь друзей, не иметь близких и родных. Каждый за себя. Если загнешься, некому будет слезы лить. Да, это тяжело, очень тяжело - готовить себя к смерти. Но она все одно придет, и чем меньше людей тебя будут знать, и помнить о тебе - тем легче будет уходить, тем легче будет порвать нити, удерживающие тебя здесь.
Иисус слушал, и находил в этих словах много резонного, многое было ему уже знакомо, о многом он думал в последнее время сам. Да, он стал другим, это несомненно.
Через четыре месяца Бугай уехал в Союз, оставив Иисусу адрес и взяв с него клятвенное обещание, что тот после дембеля, непременно заедет к нему. Джейран скорешился с Котом и Сергеевым. Жизнь продолжалась, те правила, которые так хотел знать Иисус, стали для него раскрытыми, простыми и естественными.