По странному совпадению хозяин стройки умер буквально через пару месяцев после исчезновения строителей гагаузов. А ещё через год, в день смерти известного человека, я служил панихиду на его могиле перед помпезным памятником с цепями, мраморными вазочками и шарами в окружении большого числа родственников и друзей. Служил и думал, а что если то, о чём рассказывал тот человек, правда? Наверно, страшно умирать с такими грехами. И какие памятники потом не возводи, душе этим уже не поможешь.
Закончил панихиду, и перед тем, как народу разъехаться, чтобы потом вновь собраться помянуть усопшего, уловив минутку, успел сказать: — Господь велел нам, если мы христиане, конечно, возлюбить ближних своих. Когда у тебя есть возможность любить не только на словах, но и делом, то чего бы ни возлюбить, а, братья?
Братья стояли, и молча смотрели в мою сторону, потом, всё так же, не проронив ни слова, расселись по машинам и уехали. Вместе с ними уехали и те, кто пригласили и привёзли меня на кладбище, наверно, просто забыли про меня. Бывает, я не обижаюсь, собрался и пошёл на автобус.
Всё лето, начиная ещё с мая месяца, у нас в храме трудилась узбеки во главе с Хасаном, их бригадиром. В то время ещё никто не требовал, чтобы иностранцы получали разрешение на работу, и получалось, что все тогда работали нелегально. Дела под руководством мудрого пожилого Хасана продвигалась так споро, что иногда мы не успевали с ними расплачиваться, выбиваясь из предварительно оговоренных сроков. Однажды, помню, всё, крайний срок платить, а денег нет, ещё не наработали. Можно, конечно, прерваться, да погода на дворе стояла замечательная, жалко терять такие деньки.
— Хасан, — говорю бригадиру, — не успеваю я с оплатой, что делать будем?
— Как что, — удивляется тот, — работать будем, погода хорошая.
— А с деньгами как, потерпите?
— Не волнуйся, отец, мы тебе верим, ты же священник.
Окончательный расчёт со строителями мы готовили в конце сентября, по окончанию сезона работ. А буквально за несколько дней подошёл ко мне один знакомый. В тот момент я находился на территории, а узбеки что-то доделывали на куполе. Мужчина поздоровался и начался обычный разговор ни о чём, и потом он меня спрашивает:
— Батюшка, а какие у вас расценки на работы?
Прикинул он, сколько это всего выходит, и говорит:
— Не слишком ли много получается?
— Так ты высотность учитывай, на такой высоте работать страшно, наших штукатуров найти не удалось, а эти соглашаются.
— Всё равно много, батюшка, но если хочешь, мы можем тебе помочь.
Я обрадовался:
— Неужто деньгами?
— Не то чтобы деньгами, но помочь, — и он рассказал мне уже известный приём с ночным захватом и вывозом работяг за пределы области. — Храму поможем бесплатно, это я тебе гарантирую.
Он был очень удивлён, когда я отказался от его «помощи», и, по-моему, даже немного обиделся.
— Ты пойми, добрый человек, — пытаюсь его вразумить, — соглашаясь работать, эти люди заранее допускают, что их могут обмануть, и если их обманет предприниматель, чиновник, милиционер, поплачут и простят. Но если их обманет священник, то это всё, конец. Тогда все мы, весь наш народ в их глазах станет бесчестным. Мы их с тобой обманем и выкинем, у нас получится, не сомневаюсь. Ответить они нам не смогут, здесь нас больше. Но потом они уедут домой к своим голодным семьям и скажут, что русский «имам» их обманул, и тогда они получат полное моральное право мстить тем русским, кто ещё остался и живёт с ними. А кто остался? Старики, да бедняки. Они в чём виноваты? Не может священник никого обманывать, права такого не имеет. По нам судят обо всём нашем народе, даже если сам народ так не считает.
После расчёта с бригадиром в храм влетает моя староста:
— Батюшка, узбеки молятся прямо у нас на территории! Я им говорю: прекращайте, а они не прекращают. Пойдите, скажите им, вас они послушают.
Моя Нина законник в последней инстанции. Запретив мусульманам молиться в пределах храмовой ограды, она внимательно следила за исполнением своего требования. Выхожу из храма и вижу, действительно, стоят наши рабочие кружком, с поднятыми вверх руками и хором что-то произносят.