- Показания записаны с моих слов верно, мною прочитаны, в чем и расписываюсь собственноручно. Теперь число. Стой! Вчерашнее пиши. И подпись ставь внизу. – Николай вытащил из-под руки лопоухого лист с протоколом допроса, пробежался глазами по тексту и протянул лист мне.
- Полюбуйся! Вот интересно, только мне такие интеллектуалы попадаются? Посмотри на собственноручную часть!
Я прищурился и вслух прочитал: « Покозание записано с моих слов верное и прочитаное в чом разписался сопственой ручкой»
Сидевшие в кабинете два конвоира и сам Николай громко заржали. Я не смеялся, но плохое настроение улетучилось. Лопоухий не очень понимал, в чем суть веселья, но на всякий случай поддержал.
- Все, уводите филолога, чтоб глаза мои его не видели! – отсмеявшийся Николай вложил протокол допроса в дело.
Конвоиры надели на парня наручники и увели. Коля повернулся ко мне.
- Ну и что ты ворвался, как демон, коварен и зол? Кофе выпьешь? -
- Выпью. Потом морду набью, так и знай. Подложил мне мину, да? Что мне теперь делать с бабушкой?
- Да брось! Придумаешь, если уже не придумал! – отмахнулся Николай, протягивая мне чашку кофе.
Самое поганое, что он был прав. Я действительно знал, что надо сделать. Только вот мне ужасно этого не хотелось.
Зарядили дожди. Холодные, мелкие. Сразу захотелось тепла. Живого. И спать подольше. Но выспаться – не с моим счастьем, а живое тепло – не с моей предприимчивостью. На работу, тем не менее, опять опоздал – пробки. Вышел из машины возле здания, поднял куртку над головой, чтоб не промокнуть, побежал к дверям. И остановился. На мокрой скамеечке у входа, прикрывая голову целлофановым пакетом, сидела старушка. Я подошел.
- Ну вот что вы здесь делаете, а? Я же сказал, через неделю. Какой вам смысл сидеть под дождем?
- Сыночек, я не побеспокою. Я тут тихонечко посижу. Не могу дома быть.
Я почувствовал, что мне пережимают кислород и разозлился.
- Так, бабуля! От того, что вы тут сидите, не изменится ничего! Кроме того, что я разозлюсь. Давайте так, чтоб я вас эту неделю не видел, договорились?
- Ты меня прости сынок, прости старую. Я не побеспокою. Пойду. Ты только помоги.
Я подал ей руку и помог встать. Рука была ледяной. Старушка тихонько, шаркая ногами, побрела по улице. Дошла бы хоть. Это же ей на вокзал еще, чтоб в село уехать. И под таким дождем. Черти бы тебя, Коля, драли за такой подарок.
- Бабушка, стойте. Отвезу вас.
С трудом усадил старушку в машину и под аккомпанемент благодарственных бормотаний отвез ее на вокзал.
Следующий день старушка выполняла данное обещание и старалась не попадаться мне на глаза. Она не сидела на скамеечке у входа, а пряталась за углом здания. Присесть ей там было негде, а дождь все не прекращался, превратив воздух во влажную серую взвесь.
В четверг вечером, с копией заключения судебно-медицинской экспертизы по вскрытию убитого Феденькой парня я навестил приятеля – эксперта в бюро судебно-медицинских экспертиз. Объяснил ситуацию. Приятель долго хмыкал и чесал в затылке.
- Ты понимаешь, Антоха, забивать задохлика, как боксерскую грушу… Твоему Феде за такое гнить и гнить в тюрьме. Но, по сути, с квалификацией ты перегнул. Вот смотри. Мягкие ткани головы, сотрясение мозга – это легкие телесные. Тычок в грудь – тоже, с натяжкой может и можно на средней тяжести набрать, но ни одного перелома. Мальчишка слабенький был, типичный ДЦП-шник. Переломов нет, удар в грудь болезненный, но не травматичный. И, однако, обширное кровоизлияние в брюшную полость. А это что у нас значит? Это значит, друг мой, аневризма. Мальчик и от любого падения мог умереть. И до девятнадцати лет дожить успехом было. Особенно в деревне. Сомневаюсь я, что ему там профосмотры раз в полгода делали. Ну вот. Смерть у нас наступила в течение часа. И что-то мне показывает, что аневризма могла у него уже подтекать. А тут удар и все, три стенки в хлам. Так что… Если закинешь постановление о повторной экспертизе, сделаем комиссию по документам.
Объяснение меня устраивало. Вечером я задержался на работе, изучая дело Феденьки, истребованное из суда. Полистал в поисках протокола допроса матери убитого мальчика.
«Сашенька совсем слабеньким был. Но старался, по дому помогал, чем мог. Он болел неделю до того, как убили его. Хотел ведро воды в дом донести ну и что-то надсадил в животе, плакал, жаловался, встать не мог. Ну я фельдшера привела. Он но-шпу дал и сказал в город везти. Хотела в скорую позвонить, а почта закрыта была, суббота, телефона не нашла. А в понедельник ему получше стало.»
Да, именно это я и искал. Хотя и не хотел найти. Слишком живо встал перед глазами образ мальчика – инвалида. Но как бы то ни было, у меня были формальные обстоятельства для пересмотра дела по вновь открывшимся обстоятельствам. В действиях Феденьки не было состава убийства. Он не знал и не мог знать о наличии у парнишки аневризмы. Я подготовил постановление, чтобы с утра пораньше представить его на подпись прокурору.