Она вышибла его из равновесия и видела это. Он застыл, и она ударила его.
– Вот тебе за то, что ты сделал с Уитом, угрожая его леди. – Еще раз. – А это за саму леди, и тебе повезло, что она не погибла, или я бы позволила ему убить тебя. – Сильный удар в живот, и он вновь не стал его блокировать. Грейс было плевать. – А этот за леди Дьявола, которую ты хотел обесчестить. – Еще два быстрых, один за другим. Она дышала чаще, на лбу выступили бисеринки пота. Жаркая ярость поддерживала ее. – Эти за Дьявола. Один за то, что ты оставил его умирать на холоде в прошлом году, а второй за шрам, который оставил на его лице двадцать лет назад. – Она помедлила. – За мной – такая же отметина.
Он принимал все ее удары. Снова и снова, и она подпитывалась его бездействием, распаляя свое пламя. Еще удар, и у него из носа пошла кровь.
– А этот? Этот за мальчишек, которых больше нет в Трущобах по твоей вине. Их нет, потому что твои прихвостни жаждали крови. Потому что ты вышел на свою безумную охоту ради собственной безопасности.
Он насторожился. Поднял янтарные глаза, мгновенно поймав ее взгляд.
– Что ты сказала?
– Что слышал. – Она сплюнула. – Ты долбаный монстр. Заставил всех нас прятаться от тебя, потому что тебе было мало получить от нас все, чего ты хотел. Тебе требовались еще и наши жизни.
Она отвернулась от него, пошла на другую сторону ринга.
– Сзади!
Крик Зверя заставил ее круто повернуться. Эван летел на нее через ринг, и прежде, чем она успела дать отпор, он схватил ее за талию, поднял, отнес к стенке и прижал к ней. Не с силой – примени он силу, она бы даже обрадовалась. Возможно, пришла бы в восторг, почувствовав достойного противника.
Они застыли в немой сцене, дыша быстро и тяжело, почему-то синхронно. Его губы почти прижимались к ее уху, так близко, что она не только слышала, но и ощущала его прерывистый шепот:
– Я пришел не ради себя. Я пришел за тобой. Я поклялся, что отыщу тебя? Сколько раз я тебе обещал, что найду тебя?
«Я найду тебя, Грейс. Ты только береги себя, а уж я тебя найду».
Клятва, которую через десятилетия прошептал мальчик, которого больше не было.
– Я никогда не переставал тебя искать, – сказал он, скользя губами по ее виску. По волосам.
Она ахнула. Как он умудряется по-прежнему пахнуть кожей и черным чаем? После стольких дней, проведенных в запертой комнате наверху? Почему она по-прежнему так его ощущает? После стольких лет, пока она считала его врагом?
Почему он распаляет в ней пламя?
– Я всегда, всегда тосковал по тебе, – прошептал он, обдавая ее жарким дыханием.
Заставляя ее желать.
«Нет». Она этого не допустит.
Грейс начала извиваться, пытаясь ослабить его хватку. Руки оставались достаточно свободными, чтобы лупить его кулаками по голове и плечам, но из этого положения особого вреда она ему нанести не могла.
– Они сказали мне, что ты умерла.
Грейс почувствовала боль в его словах, и на какой-то дикий, необъяснимый миг ей захотелось его утешить.
– Нога! – проорал Дьявол из темноты, вырвав ее из безумного оцепенения.
Он заметил то, что она знала с самого начала. Слабость. Пнуть как следует по ране на бедре, и она поставит Эвана на колени. Он ее отпустит. И все закончится.
Она опустила руку к шарфу на талии. Намотала его на кулак.
– Они сказали тебе правду. Та девочка умерла. Убита мальчиком, которому она доверяла, а он накинулся на нее с ножом, готовый на все, лишь бы победить.
Она дернула шарф, вытащив его из колец, и, удерживая утяжеленный конец, взмахнула шарфом, и другой его конец широкой алой дугой взмыл над их головами. Она поймала его второй рукой и натянула. В одно мгновение прочная ткань оказалась у Эвана на горле, столь же опасная, как кинжал в руках опытного воина.
Годы напролет Грейс постигала этот прием.
Он потянулся к шарфу – движение естественное и очень ошибочное. Она крутанула запястьями, и его руки оказались замотанными в шарф, обездвиженные, как в наручниках. У него не оставалось выбора, кроме как отступить и опустить руки.
– Отпусти меня.
Вместо этого она затянула шелковый узел, зная, что теперь он не сможет двигать руками.
– Я бы никогда тебя не убил, – сказал он. – Никогда бы не сделал тебе больно.
Она прищурилась.
– Какое вранье.