Итак, я взял мертвую Сафирию на руки и медленно направился обратно в библиотеку. Мне было довольно трудно протащить ее через дно письменного ящика Альмериуса, но как только это было совершено, остальное оказалось очень легким. Я достиг мастерской, прикрыл принцессу простыней, запер двери на ключ и отправился спать.
В течение нескольких дней мне постоянно что-нибудь мешало посетить свою мастерскую; но, к счастью, я так часто и раньше держал ее двери на запоре, что это обстоятельство не возбудило ничьего внимания. Макс также был занят чем-то другим. Я видел его почти исключительно за обедом, и тогда он говорил довольно мало и бессмысленно. Я спросил его, не рисует ли он чего-нибудь, но он уклонился от ответа; я также намекнул, что он, быть может, находит жизнь в замке скучной. Но это последнее он принялся отрицать со страстностью, показавшейся мне даже немного преувеличенной. Однако я не продолжал этого разговора и предоставил его самому себе. Я также воспользовался первым удобным случаем, чтобы на время отложить другие дела и отправиться в свою мастерскую.
Сафирия все еще лежала под простыней, которой я покрыл ее в первую ночь. Я снял эту простыню, привел в порядок ее одежды и переставил свой мольберт на удобное место. Затем я набросал ее слегка на полотно, потому что с первого взгляда успел решить, в каком виде она будет эффектнее всего, и внезапно вспомнил один состав для рисования, который передал мне Макс с советом испытать его. На полке за принцессой стояла большая бутылка этого состава, и я пошел достать его. Но неловким движением я опрокинул бутылку, вылив все содержимое на нее.
Первым моим чувством была сильная досада. Я схватил простыню и начал стирать сильно пахучий состав с прекрасных одежд Сафирии. Часть состава попала ей на руку, и я стал обтирать ее. К моему удивлению, под моим прикосновением тело стало упругим и мягким — застывшие пальцы ослабели и приняли естественную позу.
С минуту простоял я так с простыней в руках, растерянно смотря на состав, сбегавший на пол. Затем новая мысль мелькнула в моей смущенной голове. Я взял мокрую простыню и начал растирать плечо принцессы, с совершенно тем же результатом. Я случайно нашел реактив методы итальянского бальзамировщика.
Теперь оставалось сделать только одно. В мастерской было значительное количество этого состава, а также старая ванна, которая оказывала мне разнообразные услуги. В эту ванну я положил принцессу, как она была, и налил на нее весь состав, который только мог найти.
Я оставил ее в таком положении в течение десяти минут, затем положил на пол и начал растирать. Сперва я не нашел ничего особенного, кроме того факта, что окоченелость ее членов исчезла. Но внезапно, совершенно неожиданно для меня, рука, которую я растирал, зашевелилась, глаза открылись, и она оттолкнула меня и приподнялась, осматриваясь с выражением удивления, смешанного с ужасом.
Я с минуту простоял на коленях возле нее, смотря широко открытыми глазами, совершенно недвижимый от ужаса. Затем комната начала кружиться вокруг меня, свет то вспыхивал, то гас у меня в глазах, и я упал на пол без чувств.
Я, вероятно, пролежал в бесчувственном состоянии несколько часов, потому что, когда открыл глаза, в комнате сияло электричество. Под мою голову была положена подушка, одеяло прикрывало меня, и у ног моих, опершись о мольберт, стояла Сафирия. Я увидел с некоторым удивлением, что она переменила платье. Роскошные одежды исчезли, и она была одета в платье из странной серебряной парчи и с низко вырезанным воротом, все украшенное жемчугом и потемневшими серебряными шнурами. Ее блестящие волосы все были подобраны вверх и скреплены нитями жемчуга, и жемчуг также украшал маленькие туфельки, выглядывавшие из-под древнего фасона юбки. Если она казалась прекрасной в подземелье, то во сколько раз прекрасней была она теперь, с румянцем на склоненном лице и блеском ожидания в направленных на меня глазах.
— Вам лучше? — спросила она наконец.
Ее выговор был странен и необычен, но голос звучен и манеры приятны.
— Да, — ответил я слабо.
— Я думала, что вы умерли, — заметила она серьезно. — Вы так долго лежали без всякого движения. Я сильно испугалась.
— Сюда входил кто-нибудь? — спросил я с волнением.
— Молодой человек постучал в двери, я отворила их, а он убежал. Тогда я пошла за ним и встретила женщину и… и она тоже убежала. Затем я нашла большую комнату, с… с какими-то висящими ящиками и вот этим. — Она посмотрела на свое платье. — Там их было так много и такие красивые. Мне они понравились гораздо больше вашего, — добавила она, рассматривая меня критикующим взглядом, — этот черный цвет так мрачен. Почему вы не носите лат, как мой отец? И почему вы так странно говорите? Вы говорите совсем не так, как все другие. Вы… вы совсем не похожи на тех людей, которых я знаю.
Она остановилась, рассматривая меня, как рассматривают какое-нибудь новое невиданное насекомое.
— Но вы мне нравитесь, — добавила она, очевидно, стараясь пощадить мои чувства. — Вы положительно красивы. Я любуюсь вашими глазами. Они очень похожи на мои. — Тут она премило покраснела. — Я не хочу этим сказать, что мои так уж хороши, — поторопилась она объяснить, затем остановилась в некотором смущении, по-видимому, опасаясь, не сказала ли она слишком много или слитком мало.
— Как вас зовут? — спросила она внезапно.
— Эбергарт Альмериус фон Таксель.
Ее глаза приняли изумленное выражение.
— Эбергарт фон Таксель? Но ведь существует только один — и это мой отец!
— Однако это мое имя.
— Но это имя моего отца, — повторила она нетерпеливо, — моего отца — принца Такселя.
Я поднялся с пола и стал лицом к лицу с ней.
— Я принц фон Таксель, — сказал я.
Ее нежные брови сдвинулись, и уголки глаз задрожали. Она имела такой детский и жалобный вид, хотя ей и было больше тысячи лет.
— Я ничего не понимаю, — прошептала она.
Я не знал, как мне разъяснить ей.