— И не старайтесь, — сказал я успокоительно, — вы также были больны, принцесса.
— Да, — согласилась она каким-то сонным голосом. Затем протянула мне маленькую булавку с драгоценными каменьями. — Не уколете ли… не уколете ли вы меня вот этим? — попросила она.
Я смотрел на нее в недоумении.
— Чтобы разбудить меня, — объяснила она.
Я засмеялся, хотя она казалась очень серьезной, и уколол руку, которую она мне протянула, стараясь не сделать ей больно. Лицо ее стало еще более жалобным, чем раньше.
— Я, действительно, не сплю, — сказала она, — и, однако, вы говорите, что вы принц фон Таксель и что ваше имя Эбергарт. Я не помню, кто вы. Вы должны простить мне, вы ведь знаете, что я была больна.
— Вы не должны об этом думать; вы никогда раньше не видели меня.
— Но где я?
— В Хильтонском замке.
Она топнула по полу своей маленькой ножкой.
— Но это неправда. И вы мне совсем не нравитесь — вы говорите неправду. Разве я не знаю своего собственного дома? Это не Хильтонский замок: когда у нас было вот это? — и она указала на мой мольберт. — Или это большое окно или этот волшебный свет, который начинает сверкать, когда: дотронешься до стены? И вы не Эбергарт фон Таксель и не принц; вы, вероятно, какой-нибудь разбойник, похитивший меня. Не подходите ни на шаг ближе или я закричу!
И, хотя я даже отодвинулся на несколько шагов, она все же закричала.
Я убеждал ее в своей невиновности во всем, в чем она меня обвиняла, и постепенно ее крики прекратились.
— Вы совершенно уверены, что не причините мне никакого вреда? — спросила она все еще с сомнением на лице. — Я не вижу вокруг ни кинжалов, ни каких-либо орудий пытки, но вы все же можете… мой отец всегда сам поджаривает своих пленников. Мне никогда не нравилась эта мысль, — добавила она извиняющимся тоном, — но он говорит, что это делается во славу Божию, поэтому я думаю, что, вероятно, так и нужно. А вы тоже их жарите?
— Конечно, нет! — воскликнул я, возмущенный.
— Вы имеете совершенно обиженный вид. Аббат Зельтцена также постоянно жарит их, и я уверена, что отец мой всегда прав… исключая…
Она покраснела и глаза ее опустились.
— Исключая?.. — спросил я.
Она вздохнула и робко взглянула на меня из-под длинных ресниц.
— Исключая того… что он не позволил мне выйти замуж за моего бедного дорогого Максимилиана, — прошептала она. — Но, конечно, он был беден… Почему это мужчины всегда бедны, когда они симпатичны?
— Вы его очень любили?
— Очень, — ответила она, словно раздумывая. — Вы его знаете?
— Нет.
— Мой отец изгнал его из Такселя. Вы не знаете, где он теперь?
Я подумал, затем пришел к заключению, что это обстоятельство мне совершенно не известно.
— Нет, принцесса.
Она вздохнула и окинула комнату глазами.
— Вы, по-видимому, очень мало знаете. А теперь вы можете позвать моих камер-фрейлин.
— Ваших камер-фрейлин, — ответил я смело, — здесь нет. Вы одни, отданы под мое покровительство, пока вы не поправитесь совершенно, принцесса. Вы также не должны покидать этой комнаты. Я принесу вам подходящей пищи, теплых одеял, и вы должны остаться здесь.
Она задорно посмотрела на меня, но мой властный вид покорил ее сопротивление.
— Я полагаю, что вы врач, — заметила она с некоторым неудовольствием. — Помните, я не стану глотать ничего противного. И если я должна оставаться здесь, мне нужно какое-нибудь развлечение. Принесите мне лютню и спойте мне что-нибудь, если умеете. Или позовите миннезингера; полагаю, вы это можете сделать?
— Нет, это совершенно невозможно!
Она пожала плечами и вздрогнула от отвращения под своей серебряной парчой.
— Вы очень странный человек. Но вы мне все-таки нравитесь. Вы мне принесете лютню?
— Попытаюсь, принцесса.
И я покинул ее.
Замок был очень молчалив, когда я спускался с большой лестницы, и, по-видимому, никто в нем не двигался. Я направился в столовую. Стол был накрыт для обеда, и серебро и хрусталь оживляли всю комнату и украшали мрачные стены, откуда из своих золотых рам смотрели чуждые мертвые лица с глазами, которые, казалось, видели не настоящее, а прошедшее. Я оглянулся кругом, отыскивая слуг, но их нигде не было видно. Я с раздражением потянул за шнурок звонка, — никто не ответил. Заинтригованный и чрезвычайно недовольный этой необычайной невнимательностью, я вышел из комнаты, желая отыскать хоть кого-нибудь, и в коридоре встретил Макса.
Лицо его было страшно бледно, и глаза словно хотели выскочить из головы. Он протянул одну дрожащую руку и дотронулся до моего плеча; это движение, по-видимому, успокоило его.
— Это ты? — спросил он, задыхаясь. — Действительно ли это ты, Эбергарт?
— Ну, конечно! Кем бы я мог быть иным?
Но он не слышал меня.
— Слава Богу, что ты вышел живым из этой комнаты, Эбергарт! — воскликнул он, начиная сильно дрожать. — Ты видел ее, ты видел ее, Серебряную Даму?
— Да, — сказал я смело. — Я ее видел. Это одна из моих прабабок. Я часто вижу ее. Дорогой мой Макс, ты должен превозмочь эту смешную нервность, — я ведь говорил тебе, что здесь куча всяких привидений. Они, так сказать, друзья семьи. Я чувствовал бы себя очень одиноким, если бы от времени до времени не видел некоторых из них. Серебряная Дама — очень веселое привидение. Я представлю тебя ей, если желаешь.
Я никогда не забуду ужаса и упрека, отразившегося на его лице. Он приблизился и пристально посмотрел мне в глаза.
— Как ты можешь говорить так?
Я видел, что взял не тот тон по отношению к нему. Взяв под руку, я отвел его обратно в столовую.
— Слушай, Макс, — начал я серьезно, — я, право, очень огорчен, что ты был так напуган, но если ты поднимешь такую историю, все мои слуги разбегутся, а у меня нет ни малейшей склонности к домашним работам. Ради меня, постарайся обратить все это в шутку и иди. обедать.
Он покачал головой.
— Я не могу обратить этого в шутку, Эбергарт.
— В таком случае, заешь свой испуг, запей его или вообще сделай что-нибудь разумное.
— Это ужасное привидение может прийти сюда в любую минуту.
— Вовсе нет.
— Она придет, я знаю, что она придет. Я не боюсь ничего естественного, Эбергарт. Ты ведь сам видел…
Я воспользовался случаем и, отвернувшись от него, с раздраженным видом направился к столу.
— Я видел, что ты болван, Макс, и большинство людей назвало бы тебя и трусом к тому же. Я не назову тебя так; но я от души тебя жалею. Что же касается того, чтобы оставаться здесь и позволить себя мучить праздными фантазиями — я этого не намерен делать. Я возьму свой обед в мастерскую и спокойно съем его там. Может быть, Серебряная Дама составит мне компанию. Тебе же советую съесть или выпить чего-нибудь успокаивающего нервы и отправиться спать.
Я наложил все, что мне попалось под руку, на пару тарелок, поставил их на поднос, схватил ближайшую бутылку вина и спокойно принялся выбирать два стакана. Я это сделал из желания досадить Максу, а также потому, что и сам проголодался.