— Ты ушел далеко от дома, сумрачный воин, — сказала Эйслинг. Ее голос звенел, как колокол, перекрывая грохот прибоя.
Коннор глубоко вздохнул, чувствуя, как соленый воздух щиплет язык.
— Примерно на тысячу лет.
— Тебе нельзя находиться на холодном воздухе, ведь ты только что поправился. — Она дотронулась до него, положив руку ему на плечо. Ее теплая ладонь согревала его сквозь мягкую ткань туники. — Взгляни на себя — ты даже плаща не надел.
Коннор обернулся к ней. Ветер надувал темно-бордовый капюшон, обрамляющий ее красивое лицо. Она улыбалась, но он видел в ее бледно-голубых глазах отблески беспокойства.
— Если ты так заботишься о моем здоровье, то выпусти меня из этой тюрьмы.
— Коннор, я не могу позволить тебе вернуться в Бостон.
— Черт побери, Эйслинг! Почему ты не позволяешь мне сражаться за свое достояние?
— Что ты собираешься сделать? Похитить Лауру?
— Она любит меня. Я наверняка сумею объяснить ей, что мы должны быть вместе.
Эйслинг покачала головой.
— Если ты оставишь свои замашки викинга, то поймешь, почему должен быть вдалеке от нее.
— Хорошо. — Он поднял руки. — Объясни все несчастному, заблуждающемуся викингу.
— Во-первых, ты должен знать: Лаура жалеет, что прогнала тебя.
— Ты видела ее?
— Да.
— Если она жалеет, то почему мне нельзя отправиться к ней?
Эйслинг нахмурилась, мгновение разглядывая его, прежде чем ответить.
— Лаура согласилась выйти замуж за Филиппа Гарднера.
— Нет! — Коннор схватился за рукоятку меча. — Я не допущу, чтобы это произошло!
Эйслинг положила руку ему на плечо, и он тут же почувствовал целительное тепло, разливающееся по его жилам, как лечебный бальзам, наложенный на открытую рану.
— Помни, что ты принц Сидхе, а не викинг.
— Эйслинг, от этого зависит моя жизнь. Мое будущее! А ты играешь со мной в какие-то игры!
— Уверяю тебя, это не игра. — Эйслинг отвернулась в сторону моря, и ветер сорвал капюшон с ее головы. — Если вам с Лаурой суждено соединиться, то она должна разглядеть узы, связывающие ее с тобой. Она должна понять, что эти узы сильнее, чем любые цепи, связывающие ее с жизнью в Бостоне.
— Ты хочешь, чтобы она выбирала: меня или жизнь в Бостоне?
— Она должна сделать выбор. — Ветер окутал ее вихрем, пытаясь сорвать с нее накидку, кайма которой блеснула, как хвост разъяренного кота, над обдуваемой ветром вершиной утеса. — Другой возможности остаться с ней у тебя нет.
Коннор смотрел на волны, разбивавшиеся об утес, на бурлящую белую пену, исчезающую под новыми волнами, едва успевшими нахлынуть на скалы.
— Ты пока что не сумела убедить меня, что я должен оставаться здесь и ждать, пока этот ублюдок не похитит мою женщину.
— Если Лаура любит тебя, действительно любит всем сердцем и душой. — Эйслинг положила руку на его плечо. — Она найдет способ соединиться с тобой. Ты должен доверять силе любви.
Коннор следил за белой чайкой, мчащейся по ветру, скользящей, расправив крылья, над безбрежными серыми просторами.
— А что, если она откроет в себе любовь ко мне после свадьбы с Гарднером?
Эйслинг набросила капюшон на свои светлые волосы и повернулась лицом к Коннору. Ее глаза, полные железной решимости, были холодными, как море.
— Значит, ей не суждено быть с тобой. Коннор устремил взгляд в туман, подумав, увидит ли он когда-нибудь снова лицо Лауры.
Будь моей, Лаура. Сейчас и навеки.
— Это просто непостижимо! — Остин стоял на каменной террасе, протянувшейся по утесам позади дома его родителей, глядя на лежащую внизу долину. Из долины поднимался город, построенный его предками шесть тысяч лет назад. Храм и здания древнего Авилона были сложены из черных камней, в лучах солнца вспыхивали кристаллы, украшающие рельефные стены. — Как, черт побери, Фрейзер Беннетт сумел убедить правящий совет, что нет никакой нужды исследовать его память, чтобы узнать правду?
— Остин, у нас не было достаточных доказательств, чтобы оправдать такое вторжение в его разум. Ты должен понимать это не хуже меня. — Райс прислонился бедром к каменной балюстраде и посмотрел на сына. — Может быть, ты просто разочарован, что он не подвергся унижению?
— Возможно. — Остин улыбнулся, взглянув на высокого, широкоплечего человека, стоявшего рядом с ним. Хотя Райс Синклер был на тридцать лет его старше, он выглядел таким же молодым, как тридцатипятилетний Остин, его черные волосы не были тронуты сединой, кожа была гладкой и без морщин. Это была отличительная черта их народа, наследие прошлого, дар, который они сумели сохранить.
— Меня одолевают нехорошие предчувствия. — Остин прижал ладони к гладкому каменному парапету. — Хоть я очень не люблю Беннетта, но все же не уверен, что в Коннора стрелял именно он. Он чересчур боится силы Коннора, чтобы пытаться уничтожить его собственноручно, потому что он оказался бы в большой опасности, если бы потерпел неудачу.
— У тебя есть какие-нибудь предположения, кто покушался на Коннора?
— Я подозреваю нескольких людей — особенно одного. Но я не уверен, что могу что-нибудь сделать без доказательств, тем более теперь, когда Коннор ушел.
— Жалко. Прослушав твой отчет, совет выпустил открытое приглашение Коннору. Значит мы его уже не увидим. — Райс отвернулся, глядя через долину на руины древнего Авилова. — Очень жаль, что мне так и не довелось встретиться с этим юношей.
— Отец, он обладает способностью пробуждать в нас Силу. — Остин глубоко вздохнул, вдыхая аромат роз, плывущий из сада матери. Через несколько часов ему предстоит возвращение в холодный климат Бостона, но эти несколько мгновений он еще может наслаждаться теплом горного святилища. — Коннор мог бы научить нас стать такими, какими мы были когда-то.