— Неплохо, Флоренс, неплохо с учетом обстоятельств. — Каких обстоятельств? Но уточнить она не успела. — И что же думает Рори о столь счастливом примирении рассорившихся родственников? — поинтересовалась Энни. — Он тоже поклонник Джекоба?
— Неприязни он к нему не испытывает. — Флоренс разобрала лежавшие на столе папки и поправила на себе галстук в сине-желтую полоску, который выбрала сегодня под костюм. Как к актеру, мысленно добавила она. После той единственной вспышки Рори вел себя очень осторожно.
— Вообще-то я собираюсь познакомить их, — беспечно продолжала она. — Как знать? Может, еще и подружатся.
— Не будь идиоткой, Фло, — рассердилась Энни, в отчаянии тряхнув головой. — Ты же знаешь, это исключено. Двое мужчин, домогающиеся одной и той же женщины, никогда не станут друзьями. Никогда. И ради Бога, не пытайся убедить меня, что такой умной, проницательной женщине, как ты, это невдомек. — Флоренс раскрыла рот от изумления, но пока соображала, что ответить, Энни уже пошла прочь. — Послушай, Фло. — Главный редактор обернулась. — Ты набросала неплохой текст. Почему бы тебе не отвлечься теперь от Джекоба на некоторое время? Продолжишь работу над статьей после встречи с ним. А пока займись чем-нибудь другим, сходи куда-нибудь. — Она удалилась. Флоренс с сомнением смотрела ей вслед.
Ты ошибаешься, Энни, думала она. Я, напротив, должна сидеть и шлифовать статью до совершенства, чтобы ни ты, ни Джекоб не могли найти, к чему придраться. Но, складывая в сумку свои любимые карандаши с мягким грифелем, чистый блокнот и прочие принадлежности, она не чувствовала в себе особой охоты продолжать работу.
Флоренс с деловым видом прошествовала через комнату к лифту. Сотрудники редакции редко сидели целый день на месте, так что вряд ли кто из ее коллег заподозрит, что она решила последовать совету Энни и удрать на часок-другой с работы!
Здание, в котором располагалась редакция "Современной женщины", находилось в центре Сити, но в десяти минутах ходьбы находился небольшой городской парк — Флоренс его обнаружила почти сразу, как стала работать в журнале, — где всегда можно было отдохнуть от суеты современного большого города с его утомительными бетонными коробками и неоновой иллюминацией. Она решительно зашагала в направлении парка; настроение поднималось.
Флоренс ловила на себе восхищенные взгляды прохожих, и это ей доставляло огромное удовольствие, тешило самолюбие. Было приятно сознавать, что в городе, где полно ярких индивидуумов, ее белокурые волосы, миловидное лицо и элегантный силуэт привлекают внимание. Стоял восхитительный летний день, солнце припекало, и Флоренс, поставив на тротуар сумку, сняла пиджак. Перекинув его через плечо, она бодро зашагала дальше.
В парке было почти пусто. Флоренс заметила лишь нескольких человек, наслаждавшихся тишиной этой укромной обители покоя. Она прошла к своей любимой беседке у пруда с утками и села, улыбнувшись женщине, выгуливавшей сиамского кота, которого та вела на поводке, словно породистого щенка.
Вытащив из сумки блокнот, она зафиксировала пару наблюдений, не имевших отношения к статье, но уже через несколько минут обратилась мыслями к Джекобу. И опять ей пришлось признать, что на каком-то подсознательном уровне она никогда не переставала думать о нем. Он постоянно был у нее на уме на протяжении всех долгих десяти лет со дня их расставания.
Она и сейчас еще помнила, как он смотрел на нее на похоронах Дэвида — с обидой и тоской во взоре. Она тогда была слишком растеряна и расстроена, чтобы анализировать столь диковинную для него смесь чувств. Странно, думала Флоренс, наблюдая за малышом, кормившим хлебом уток, но именно тот необычный образ Джекоба завораживает ее воображение сильнее всего. Пред ним бледнеет даже вчерашний Джекоб, хотя надо признать, что и новый Джекоб — возмужавший, повзрослевший — просто неотразим.
Слишком красив, слишком обаятелен, талантлив. Джекоб в его лучшем исполнении — мимо не пройдешь. Она вспомнила, как он расхохотался, сняв парик, довольный тем, что вновь огорошил ее, представ перед ней в суровом облике римского императора. При этой мысли у Флоренс мурашки поползли по коже, хотя утро выдалось жаркое. Ей вдруг показалось, что он наблюдает за ней, прожигая ее защитную оболочку своими ледяными голубыми глазами. Чувствуя себя полнейшей идиоткой, она огляделась, скользя взглядом по немногочисленным отдыхающим.
Оставь меня в покое, Джекоб!
Бред какой-то! — думал Джекоб Тревельян, укрывшись за толстым стволом бука в ту же секунду, как только Флоренс повернулась в его сторону. Он ведет себя, как ребенок! Ну что он здесь делает? Неужто совсем рехнулся?!
День начался как обычно, но его "нормальное" состояние длилось лишь пару секунд. Едва он открыл глаза, пребывая практически еще в полусне, его сознание заполонил образ Флоренс. И им овладело беспредельное блаженство. Он был счастлив и возбужден оттого, что скоро увидит ее.
А потом вспомнил, что на самом деле Флоренс ненавидит его, что у нее железная выдержка и что она крайне неохотно согласилась поужинать с ним. Им овладело дикое желание схватить ее, встряхнуть как следует, заставить признать, что она не равнодушна к нему. И это неравнодушие выражается отнюдь не в ненависти и отвращении. Взвинченный, возбужденный мыслями о любимой женщине, он поднялся с постели, понимая, что не может целый день ходить как сомнамбула. Он должен увидеть ее немедленно — по крайней мере, задолго до того, как они сядут ужинать вместе.
Так если его цель встретиться с ней, почему же он теперь прячется за деревом, как какой-то извращенец или филер?
Мужик, возьми себя в руки. Ты будто боишься ее!
При этой мысли в ногах появилась слабость. Глянув украдкой на Флоренс, чтобы удостовериться, на месте ли она, Джекоб сполз по стволу на землю и стал размышлять.
Неужели он всегда так благоговел перед ней? Пожалуй. В какой-то степени. Помнится, в университете он каждый раз при виде ее начинал дурачиться и рисоваться. Так сказать, играл с ней в "кошки-мышки", как вчера. Не для того, чтобы обидеть или оскорбить ее, но чтобы защитить себя. Глупо испытывать влечение к женщине, которой ты неприятен. У него, как и у любого мужчины, как у любого человека, есть своя гордость.
Но если вчера ему удалось сыграть хорошо, почему он не в состоянии продолжить игру теперь?
Джекоб не стал звонить ей по телефону — решил искать ее в редакции. Облачившись в свою самую что ни на есть повседневную одежду — холщовые брюки цвета хаки военного образца и плотную хлопчатобумажную рубашку, нацепив темные очки, которые он всегда надевал, когда не хотел, чтобы его узнавали, Джекоб в первой половине дня прибыл к зданию, в котором работала Флоренс. И тут же увидел ее. Она переходила дорогу, направляясь куда-то быстрым, решительным шагом. Длинноногая, невероятно женственная, грациозная. Он оторопел от неожиданности, сраженный ее красотой. О том, чтобы догнать ее и заговорить, не могло быть и речи. Наконец он пришел в себя и последовал за ней чуть поодаль, чувствуя себя полнейшим идиотом и подлецом, сгорая от стыда за свою слабость.
Потом, когда Флоренс остановилась, чтобы снять пиджак, ему пришлось пережить еще один ужасный — и восхитительный! — момент. Он в это время уже был достаточно близко от нее. Легкий ветерок прижал блузку к ее телу, и он, в награду за свой страх, увидел очертания ее бюста. Грудь у нее была красивая, роскошная. У него опять перехватило дыхание. Десять лет назад, в тот единственный раз, когда она позволила ему лицезреть ее наготу, он испытал то же самое. А сейчас, наверное, она еще прекраснее.
Теперь вот Флоренс сидит в беседке, а он даже не смеет взглянуть на нее.
Боже милосердный, Фло, это же безумие! Джекоб снял очки и протер стекла нижним краем рубашки, которую надел навыпуск поверх футболки. Вспомнив, как она горячо запротестовала, когда он назвал ее "Фло", Джекоб улыбнулся. Она и вправду отказалась от своего уменьшительного имени? Или на то существует другая причина — та, что дает ему повод надеяться? Ведь когда он последний раз называл ее "Фло", она лежала под ним, обвивая его бедра своими стройными ногами.