— Что с тобой, Фло? — спросил рядом голос Джекоба. Он стоял на коленях и обнимал ее, пытаясь успокоить. — В чем дело? Успокойся… дыши глубже.
Флоренс последовала его совету и вскоре почувствовала, что к ней возвращается самообладание, а вместе с самообладанием и гнев. Он опять опекает ее, как припадочную девицу викторианской эпохи, хотя, надо признать, что с ее склонностью к обморокам и неуравновешенности, столь ярко проявившейся в ней в последнее время, ничего другого от него и не стоит ожидать.
— Все дело в тебе, Джекоб, — отвечала Флоренс его же словами. — Я не в состоянии сладить с тобой. А если выразиться проще, дорогой братец… — она вздохнула с облегчением, чувствуя, что наконец-то полностью пришла в себя, — ты заморочил мне голову. Не знаю, специально ты это делаешь или просто ты самый сложный человек из всех, с кем мне когда-либо приходилось встречаться?.. Но факт остается фактом: я никогда не знаю, чего от тебя ожидать. — Она демонстративно высвободилась из его объятий и поднялась с земли. — То ты добрый, нежный, ласковый, а в следующую минуту превращаешься в самое настоящее чудовище. То обхаживаешь меня, не скрывая своей страсти, и тут же обливаешь презрением. Мы с тобой только и делаем, что бросаемся из крайности в крайность, Джекоб, и, пока не найдем золотой середины, не думаю, что я смогу оставаться рядом с тобой.
Все вокруг неожиданно замерло, воздух пропитался гнетущей тяжестью. Может, она зашла слишком далеко? Непостоянство характера, переменчивость в настроении — черты, свойственные многим мужчинам, да и вообще людям. Так, может, все дело в ней, а не в Джекобе? Это она проявляет сверхчувствительность, а Джекоб ведет себя как самый обычный человек.
Джекоб поднялся одновременно с ней и теперь смотрел на нее не мигая. В его взгляде застыли обида и недоумение. Он оскорблен ее неверной оценкой его персоны, думала Флоренс, или тем, что она сказала правду?
— А ты полагаешь, мне с тобой легко? — произнес он наконец.
— Откуда мне знать? — вскричала Флоренс, злясь в равной мере и на себя, и на Джекоба. — Ты для меня вообще загадка. Только и делаешь, что притворяешься, причем настолько искусно, что я вместо человека вижу лишь маску. Много масок…
Джекоб открыл рот — очевидно, чтобы возразить, предположила Флоренс, — но тут вмешалась природа. Из туч, стремительно затягивавших небо последние несколько минут, одна за другой полетели крупные капли дождя.
— Все, теперь не до споров. Сейчас вымокнем до нитки! — воскликнул Джекоб, перекрикивая оглушительный раскат грома. — Бегом в коттедж, — он схватил Флоренс за руку, — а уж там продолжим разговор о масках… — Он не грубо, но настойчиво потянул ее за собой. — Причем не только о моих, Флоренс, но и о твоих тоже!
Обратный путь был неимоверно утомительным. Флоренс уж и не чаяла добраться до коттеджа. Через несколько секунд после первого громового раската дождь полил как из ведра. На них пятнышка сухого не осталось. Чем быстрее шла Флоренс, тем больше воды хлюпало в ее кроссовках, и вскоре она уже не шагала, а ковыляла вразвалку. Словно дряхлая мокрая курица, уныло думала она. Казалось, миновала целая вечность с тех пор, как они упивались любовью в солнечной ложбине.
Джекоб, напротив, ничуть не утратил привлекательности. Его прилипшие к голове мокрые короткие волосы лишь подчеркивали суровую красоту точеных черт лоснящегося под дождем лица, приставшая к телу сырая одежда восхитительно облегала стройную атлетичную фигуру. Всю дорогу Джекоб молчал. Флоренс поняла, что он сердится.
По возвращении в коттедж настроение у Флоренс не улучшилось, хотя теперь они сидели в тепле и пили горячий чай. Она раз десять порывалась сказать: "Ну что, давай объяснимся начистоту?", но слова замирали на губах каждый раз, едва она видела мрачное лицо замкнувшегося в себе Джекоба. Он будто напрочь позабыл о своем предложении и, укутавшись в одеяло, просто сидел и смотрел на плясавшие в камине языки пламени, не глянув в ее сторону, даже когда она снимала с себя мокрую одежду.
Флоренс, со своей стороны, тоже не желала начинать тяжелый разговор. Эмоциональное потрясение и прогулка под проливным дождем выжали из нее все силы — душевные и физические, — ввергнув в состояние подавленности и оцепенения. Она уже начинала верить, что и впрямь была несправедлива к Джекобу и потому его угрюмое тягостное молчание вполне оправданно. Она тоже смотрела на языки пламени, но ничего не видела перед собой.
Что же я молчу? Почему не расскажу ей все? — спрашивал себя Джекоб, глядя на огонь. Он боялся Флоренс, но едва ли смел признать это перед самим собой. Откровенностью можно только усугубить ситуацию, но скрытность — еще худший враг: в этом случае им никогда не стать друзьями.
Друзьями? Кого он обманывает? Он мечтает о большем, гораздо большем. Флоренс ему нужна вся, без остатка. Не только ее дружба, но и высокое мнение, уважение, привязанность. Любовь, черт возьми! Да, он мечтает о ее любви. Себе-то зачем лгать?
Ему придется исповедаться перед ней. Но выложить все с бухты-барахты — значит обеспечить себе стопроцентный провал. В девяти случаях из десяти, когда он высказывался не задумываясь, он нес полную чушь. Или говорил правильные вещи, но не так, как надо. Господи, сценарий, что ли, написать! Джекоб чувствовал, что его охватывает паника. Он с ума сойдет, если не заговорит… Прямо сейчас!
— Не знаю, как ты, Фло, — промолвил он, поднимаясь с кресла в одеяле, — а я с удовольствием принял бы ванну. А то трава застряла в самых неподходящих местах. — Опять я все порчу, осознал Джекоб. Сболтнул первое, что пришло на ум. А все потому, что в присутствии Флоренс моя находчивость исчезает. Одно утешает: прервано это кошмарное молчание.
Флоренс недоверчиво глянула на него, словно не понимая, как он может болтать в такой важный момент о какой-то траве…
— А ты что скажешь, Фло? Не хочешь искупаться? — продолжал Джекоб, все более теряясь под ее непроницаемым взглядом.
— Да, пожалуй, — наконец ответила Флоренс. Голос у нее был несколько нерешительный, но Джекобу показалось, что он слышит в ее тоне слабые нотки облегчения, будто она тоже устала вести с ним холодную войну. — Поставлю греться кастрюли и чайники… Купайся первым, если хочешь. В доме уже теплеет. А я пойду в зимний сад, почитаю пока…
Лучше бы ты никуда не ходила, подумал Джекоб, но вслух ничего не сказал. Будь его воля, он заставил бы ее остаться и поговорить с ним, на этот раз по-настоящему, даже если бы им при этом пришлось втиснуться вместе в эту ванну.
— Бросим монетку и тогда решим, кто купается первым, согласна? — предложил Джекоб, хватаясь за самый большой из медных чайников.
Какое-то время оба были заняты приготовлениями к купанию, но Джекоб старался не спускать глаз с Флоренс. Вид у нее был задумчивый, и каждый раз, когда она хмурилась, сдвигая брови, его бросало в дрожь.
А что, если он уже нанес их отношениям непоправимый вред? Что, если лишил себя всяких шансов на счастье и своими дальнейшими откровениями только шире раздвинет стенки зияющей между ними пропасти?
Наконец ванна была готова.
— Сколько тебе нужно времени? — спросила Флоренс, стоя в дверях с книгой в руке. Она смотрела на часы, словно боялась встретиться с ним взглядом. Джекоб ослабил узел на поясе халата.
Теперь или никогда…
— Ты можешь не уходить, — произнес он. Его пальцы застыли на узле. Если он начнет раздеваться при Флоренс, она сочтет себя оскорбленной. — Мы… мы могли бы поговорить, пока купаемся. Можем даже искупаться вместе… — К своему ужасу, он услышал в собственном голосе умоляющие нотки и с трудом подавил порыв немедленно сбросить халат и сказать что-нибудь легкомысленное и провокационное.