И впрямь почему?
Флоренс тоже застыла в напряженном оцепенении. Даже сердце, казалось, остановилось, а движение крови продолжалось будто бы по инерции. Почему она не хочет поверить Джекобу? Может, он и не лгал вовсе, объясняя ей причины своего отталкивающего поведения десять лет назад? Почему она не хочет поверить, что он по-прежнему к ней неравнодушен?
Флоренс на мгновение задумалась о несчастном происшествии, погубившем Дэвида. Почему она не может простить Джекоба? Ведь тогда он был молод и глуп, да и смерть друга наверняка оплакивал так же горько, как и она. Какой смысл отказывать ему в прощении по прошествии стольких лет?
— Не знаю, Джекоб. — Она вновь обмякла всем телом и сразу почувствовала ответную реакцию: ладонь Джекоба ожила, возобновив круговые движения по ее спине. — Наверное, в силу привычки. От которой пора бы уже избавиться… — Она чуть наклонилась вперед, наслаждаясь его целительными прикосновениями. — Подозрительность — весьма дурная черта.
— Твоя подозрительность распространяется только на меня? — непринужденно поинтересовался Джекоб. Он бросил в ванну мочалку и принялся мять ей плечи, как профессиональный массажист. Ощущения были сказочные…
Флоренс раздумывала, что ей ответить. Прежде всего, потому, что Джекоб угадал.
— Да, пожалуй. Наверное, потому, что ты всегда что-то скрываешь от меня и я это чувствую… и тогда, и теперь… — Она бросила на него взгляд через плечо. Джекоб хмурился. — Ну да, я понимаю, ты все объяснил, — добавила она. А вот до конца ли он был откровенен? Может, следует настоять, чтобы он выложил ей все до последнего, причем немедленно, и тогда уж можно будет с легким сердцем начинать новую страницу в их жизни.
Когда пальцы Джекоба вдавились в напряженные мышцы затылка, Флоренс приняла решение, которое, как она подозревала, могло коренным образом изменить их отношения. Джекоб говорил о ее масках, подразумевая, что она тоже имеет от него тайны. И вот теперь она, в знак полного доверия, собралась открыть ему свой последний, самый сокровенный секрет.
— Я…
— Ты так и не объяснила, почему покинула Бленхейм-роуд… Думаю, дело не только в том, что ты больше не хотела видеть меня. Главная причина не в этом. Ты слишком своенравна и упряма, чтобы позволить кому-либо — даже мне — путать твои планы, Фло.
Флоренс на мгновение утратила дар речи, пораженная синхронной направленностью их мыслей. Своим обвинительным заявлением Джекоб метил в самую сердцевину тайны, неприступной стеной возвышавшейся между ними.
— Ты опять угадал, — сказала она, тряхнув плечами, чтобы сбросить руки Джекоба. — Предвосхитил мои слова. Прочитал мои мысли. Мне просто страшно становится, когда ты это делаешь.
— Извини, — тихо ответил он. Флоренс вновь почувствовала на себе его ладони, ласково и медленно поглаживавшие верхнюю часть спины. — Я не специально… Само собой получается.
Ощутив на затылке его дыхание, она поняла, что Джекоб склонился к ней ближе, чем прежде, и на мгновение вообразила, как его влажные скользкие руки перемещаются к ней на грудь. И тогда прощайте все признания и объяснения. Они кончат тем, что займутся любовью прямо на коврике перед очагом.
Но Джекоб, к ее удивлению, продолжал массировать ей спину.
— Жаль, что я не умел читать твои мысли десять лет назад, Фло, — с грустью проговорил он. — Тогда, может быть, мы не оказались бы в такой ловушке… — Он сделал глубокий вдох, пытаясь то ли сдержать, то ли подавить в себе порывы, грозившие лишить его мужества. — И не потеряли бы целых десять лет, живя в разлуке.
Осознание утраченных возможностей, иной судьбы обрушилось на Флоренс с силой летящего экспресса. Ее захлестнуло отчаяние, неизбывная, горькая тоска заполонила все существо, потому что в глубине души она всегда понимала, что совершила непростительную ошибку.
— Почему ты не вернулась, Фло? — неожиданно и более резким тоном повторил Джекоб свой вопрос.
Флоренс достала из воды мочалку и расстелила на коленях, изучая неприхотливый узор, словно искала в нем вдохновения.
— Я собиралась вернуться, — наконец промолвила она. — Думала побыть дома неделю или две, чтобы оправиться от потрясения и решить, как вести себя, встречаясь с тобой изо дня в день… — Она почувствовала, что Джекоб вздрогнул, но продолжала: — А потом кое-что произошло, и я просто не смогла вернуться. Это было невозможно. Все изменилось… — Ее голос сорвался. Джекоб, конечно, догадался (она знала это наверняка!), что ему предстоит услышать в следующую минуту, но боялся предупредить ее вопросом. — Я выяснила, что беременна. — Бесстрастно выложив неприкрашенную правду, Флоренс замолчала на некоторое время, чтобы Джекоб мог со всей полнотой постичь смысл сказанного.
Он не вздрогнул, но Флоренс почувствовала другие изменения. Лица Джекоба она не видела, однако владевшее им смятение передавалось ей сквозь его пальцы, застывшие в холодной неподвижности на ее спине. Флоренс казалось, что она даже слышит стучавшие в его голове вопросы.
— Я довольно тяжело переносила это состояние, — продолжала Флоренс. Она зачерпнула в ладони воду и вылила на мочалку, лежавшую на коленях. — И в конце концов решила прекратить на время учебу и обдумать планы на будущее. Родители расстроились, но они в основном переживали за меня. Их тревожила моя судьба и то, как я буду растить ребенка одна, но они во всем мне помогали и поддерживали…
Как стали бы поддерживать и теперь, если бы ей вздумалось вернуться домой, поселиться с ними и устроиться на работу в библиотеку, как прежде. Флоренс вспомнила годы, проведенные в отчем доме до того, как она позволила себе пристальнее взглянуть на жизнь остальных Тревельянов и понять, что она желает того же, что имеют многие ее братья и сестры: творческой активности, интересного общения, признания. В Йоркшире, где ничто не угрожало ее скучному благополучию, она вела тихое спокойное существование, радуясь, что ее отделяют сотни миль от мужчины, который сейчас вновь начал очень робко и осторожно поглаживать ее голую спину. Джекоб был единственной — и подлинной — причиной ее многолетнего заточения, на которое она сама себя обрекла, потому что знала: стоит ей только высунуть голову из-за парапета, она обязательно увидит его притаившимся где-нибудь рядом в ожидании ее появления.
— Ребенок… младенец… Что с ним стало? — Пальцы Джекоба на мгновение замерли.
— Я сделала аборт, — ответила Флоренс, буквально выдавив из себя слова. Она хотела продолжать, но губы затряслись, дрожь объяла все тело. Ребенок родился настолько крохотным и недоразвитым, что просто не способен был дышать, и тем не менее всевозможные "если бы" очень долго не давали ей покоя. Сейчас она не смотрела на Джекоба, но его лицо отчетливо стояло перед глазами, и она пыталась представить, как выглядели бы сын или дочь этого умного харизматического мужчины. С какой упоительной радостью она растила бы и воспитывала его ребенка!
— Мне очень жаль, — тихо сказал Джекоб, обвивая ее руками и успокаивая, при этом совершенно не замечая, что рукава его халата пропитались водой.
— Да, я тоже очень страдала, — сдавленно произнесла Флоренс, с благодарностью отдаваясь во власть своих долго сдерживаемых чувств.
Джекоб прижал ее к себе. Флоренс догадывалась, что он ищет нужные слова, чтобы задать вопрос, который для мужчины имеет первостепенное, судьбоносное значение…
— Да, ребенок был твой, — монотонно бросила она, специально выхолостив из голоса все оттенки, чтобы у Джекоба не создалось впечатления, будто она в чем-то обвиняет его. Ее потеря была и его скорбью, только у нее было целых десять лет, чтобы смириться с ней.
— О Боже, — прошептал Джекоб, наваливаясь на нее. Теперь пришла очередь Флоренс поддерживать его.
— Не буду лгать… я спала с Дэвидом раз или два. Как-никак мы были помолвлены, — продолжала она, желая выложить на стол все карты до единой. — Но это было по-другому… Мы… В общем, если вспомнить все, разобраться не трудно.
Джекоб тихо охнул, будто получил удар в солнечное сплетение.