Ей не давало покоя письмо. До прибытия курьера они потихоньку продвигались вперед, медленно, но верно наводили порядок в своих отношениях. По крайней мере, некоторые тайны были озвучены. Прежде она ни с кем не делилась по-настоящему своей скорбью. О да, родители утешали ее, и друзья выказывали участие, но она чувствовала, что почти все, кто ее окружал, в глубине души были рады подобному исходу. Ведь Дэвид погиб, а это значит, что она осталась без мужа, который заботился бы о ней и ребенке. А для девятнадцатилетней девушки, еще только вступающей в жизнь, незаконнорожденный младенец — сущая катастрофа. Она никому не говорила, что потеряла ребенка Джекоба, а не Дэвида.
Теперь он знает все, а она о нем по-прежнему ничего, думала Флоренс, спускаясь по лестнице. Ни о его жизни, ни о его чувствах к ней, ни о планах на будущее. Помешало письмо, будь оно проклято, а ей даже не известно, что в нем. Ознакомившись с его содержанием, Джекоб сразу замкнулся в себе, но она тем не менее позволила ему отнести ее в постель. Нет, это лицемерие! Если бы Джекоб не подхватил ее на руки, она сама кинулась бы в его объятия. Как бы он ни скрытничал, ни увиливал, она не способна подавить в себе влечение к нему.
Первое, что бросилось в глаза Флоренс, когда она спустилась в гостиную с низким потолком, было скомканное письмо. Оно застряло в узкой щели между плитой и стеной. Джекоб, очевидно, счел, что письмо попало в огонь, иначе он достал бы его из этой ниши и уничтожил, предположила Флоренс.
Стараясь не обжечься, она осторожно дотянулась до бумажного комка, от которого, похоже, зависело очень многое, и начала разворачивать, заведомо зная, что этого делать не следует, что ради душевного спокойствия было бы лучше просто кинуть его в огонь, как и хотел Джекоб. Ведь они пока еще близки, пока еще любовники. У них еще есть шанс наладить совместную жизнь.
Но любопытство, ненасытное чудовище, возобладало над здравым смыслом. Флоренс расправила листы и стала читать.
Интуиция не подвела ее: письмо прислала Мириель Брейдвуд.
"Дорогой Джекоб…"
Словно чья-то огромная ледяная лапа холодом сдавила все существо, привела в оцепенение разум, вызвала в теле дрожь. Буквы и предложения прыгали, путались перед глазами, сливаясь в замысловатые письмена, расшифровывать которые удавалось ценою неимоверно мучительного напряжения. И все равно из прочитанного она усвоила только две фразы. Кристально ясные, пронзительные, слепящие, как бриллианты, они прожигали мозг. Хотелось визжать…
"Я беременна, Джекоб!
Теперь ты видишь, что мы должны возродить наш брак!"
Ликующие восклицательные знаки кололи глаза. Флоренс старалась не замечать их, но сами слова хлестали еще сильнее.
Беременна…
Наш брак…
Флоренс бухнулась в кресло у камина и перевела дух.
Значит, вот она, та самая чудовищная маска, которую он надел, чтобы соблазнить ее. Притворился холостяком. Он не солгал только в одном — когда сказал, что они с Мириель "не посторонние люди". Настолько "не посторонние", что Мириель носит подаренное им обручальное кольцо. Настолько "не посторонние", что некоторое время назад они делили брачное ложе.
Огромная холодная лапа обратилась в тяжелый ледяной панцирь, выдавливающий из нее жизнь. Все восхитительные чувства и ощущения, которые она пережила в объятиях Джекоба, трансформировались в нечто темное и грязное. Ее предположение оказалось верным: Джекоб держал ее за запасной вариант. Он, конечно, желал ее, но при этом бесстыдно использовал для удовлетворения собственных физиологических потребностей. Она просто оказалась под рукой.
Никогда не забывай, кто он такой, сурово напомнила себе Флоренс, неподвижно сидя в кресле уже Бог знает сколько времени. Ведь она же прекрасно знает, какой он блестящий актер, но зачем-то утратила бдительность, предалась несбыточным фантазиям, купилась на его хитрость.
Вот теперь и пожинай плоды своей беспечности, сентиментальная дура. Хочешь не хочешь, а придется признать, что предмет ее обожания — вероломный беспринципный эгоист, каковым она всегда его и считала. И тем не менее она продолжает любить его, как и всегда!
Ну хорошо, пусть она его любит. Однако это не значит, что она будет потакать его прихотям. Или капитулирует перед его чарами. Пусть он завладел ее сердцем, но ее добрая воля осталась при ней. Как бы ни было больно, она отсечет его от себя — хотя бы лишь для того, чтобы отказать ему в том, чего ему ненадолго захотелось. Ее тела. Не исключено, что он тоже будет немного страдать, но, будучи Джекобом Тревельяном, быстро оправится от своих мучений.
С выражением непреклонной решимости на лице Флоренс принялась собирать привезенные с собой вещи, потом расставила и разложила по местам всю мебель, посуду и прочий домашний инвентарь и старым веником дочиста подмела каменный пол во всем коттедже. Только в той комнате, где спал Джекоб, она отказалась наводить порядок. Отныне, милый братец, сам разгребай свое дерьмо, уныло подумала Флоренс, поправляя салфеточки на буфете. И в прямом смысле, и в переносном!
И все же, куда подевалась эта свинья, когда он ей так нужен? Она уже черт знает сколько возится в коттедже, а от Джекоба ни слуху ни духу.
Может, он ее бросил? Завел свой "ягуар" и был таков, помчался сломя голову в объятия своей взбалмошной беременной женушки? Здесь ему больше делать нечего. Все, что хотел, он получил. Насладился деревенским воздухом, поделал эротическую гимнастику с доступной подружкой. Внес разнообразие в свою сексуальную жизнь.
Гнусный самец! Господи, из-за него она скоро совсем скатится на банальности, кипятилась Флоренс, свирепо размахивая веником. Вопреки клокотавшим в ней обвинениям она абсолютно точно знала, что найдет Джекоба где-нибудь возле коттеджа. Каким бы эгоистом и подлецом он ни был, совесть не позволит ему бросить ее одну в глуши.
Ее неудавшийся возлюбленный возился с автомобилем. Капот "ягуара" был поднят, и Джекоб, сдвинув брови, осматривал мотор. Одетый в черные джинсы и черную футболку, он являл собой классический образец трагического героя — мрачный, грозный, мужественный. Сурово сжатые губы и задумчивый взгляд свидетельствовали о том, что его мучают гораздо более сложные проблемы, чем несчастный карбюратор.
Опять играет, решила Флоренс, стискивая зубы. Того и гляди вытащит из двигателя череп и горестно воскликнет: "Увы, бедный Йорик!"
Джекоб при звуке ее шагов вытер руки о промасленную тряпку, выпрямился и повернулся к ней. Видимо, он хотел что-то сказать, но, заметив неприступное выражение ее лица, ограничился просто взглядом — ясным и спокойным. Даже не взял на себя труд изобразить раскаяние, сердито подумала Флоренс.
И все же чувствовалось, что в душе его происходит какая-то борьба. Это было видно и по тому, как заострился его подбородок, и по тому, как напряглись мышцы лица вокруг губ, глаз и носа. Еще как обеспокоен, отметила Флоренс, не испытав при этом особого удовлетворения. Как уж тут не волноваться? Догадался, наверное, что ей известен его мерзкий секрет и игра окончена.
Несколько секунд оба молчали. Флоренс для себя решила, что ни в коем случае не заговорит первой. Лучше уж возьмет свои сумки и пешком отправится до ближайшего селения, где можно взять такси. Никогда больше не спасует она перед Джекобом Тревельяном.
— Не знаю уж, каким образом, — наконец заговорил он, кидая тряпку в ящик для инструментов и опуская капот, — но, очевидно, тебе известно содержание того письма… Верно?
Флоренс почувствовала, что сатанеет от ярости, забурлившей в ней, как расплавленная лава в жерле вулкана. Вместо того чтобы объяснить все по-хорошему, как это делают порядочные люди, Джекоб предпочел щегольнуть своим божьим даром. Поймав себя на очередной банальности, Флоренс едва не разразилась истеричным хохотом. Судя по всему, он ярый приверженец избитой поговорки: "лучшая защита — нападение"!
С трудом сохраняя самообладание, Флоренс горделиво расправила плечи и, не отрывая глаз от лица Джекоба, медленно приблизилась к нему.
— Возможно, кое-что тебе удается неплохо, Джекоб. Ты непревзойденный лжец, умеешь все и вся поставить на службу своим интересам, бесподобно печешься о своей персоне. Но послушай моего совета: никогда не играй в баскетбол и крикет. Честные игры не для тебя. Там тебе поражение обеспечено заранее.