Поцелуй становится хищным, когда позволяю своей страсти разгореться и поглотить меня. Мой тихий стон наполняет пространство, но Кейд принимает его в себя, как будто это пища.
— Вот так, — шепчет он мне в губы. — Скажи мне, что доставляет тебе удовольствие.
Он гладит мою грудь, потирая сосок большим пальцем, и я выгибаюсь в его руке, отчаянно пытаясь передать, как мне это нравится.
— Хорошая девочка. — Кейд осыпает поцелуями мою шею, вставая, а затем кладет меня на кровать. Подол платья поднимается, когда он укладывает меня, обнажая большую часть моих бедер, которые слегка раздвинуты. Его взгляд пробегает по длине моих ног, и челюсть сжимается, а темные глаза сверкают.
А потом он обнажается.
Теперь я пожираю его взглядом. Выражение его лица серьезное, глаза сужены, а рот слегка приоткрыт. Остальные части его тела полны напряжения, мышцы напряжены и подергиваются. Я провожу взглядом по его широким плечам, по точеному животу, на котором с одной стороны видна серебряная татуировка, и останавливаюсь, когда дохожу до члена. Он впечатляет. Даже не имея возможности сравнить, я слышала достаточно от Морган и Лии, чтобы понять, что Кейд был благословлен.
Господи Иисусе на небесах. Благослови его сердце и благослови мою женскую часть. Аминь.
— Тебе нечего бояться, — говорит он, подходя к кровати.
Я сажусь, подтягивая ноги под себя, и смотрю на него.
— В этом-то и проблема. Я не боюсь, хотя знаю, что должна.
— Почему? — Кейд проводит пальцами по моим волосам, укладывая пряди на плечо, а затем поглаживает грудь. — Чего бояться?
— Боли, — быстро отвечаю. Я уже сбилась со счета, сколько раз испытавала ее. Мысленно встряхиваю себя. С этой частью моей жизни покончено.
— Боль — это не всегда плохо, — медленно говорит он. — Она может быть и приятной.
— Я тебе не верю.
— Тогда мне придется продемонстрировать. — Кейд берет подол моей ночной рубашки и начинает поднимать ее, но я накрываю его руки и крепко сжимаю их, останавливая.
— Разве я не могу оставить это на себе? — спрашиваю я. Хотя пытаюсь скрыть это, отчаяние слышится в моем тоне, выдавая беспокойство. — Рубашку не обязательно снимать для того, что мы собираемся делать.
— Да, это так, — говорит он.
Я энергично качаю головой, и Кейд вздыхает, его обеспокоенный взгляд ищет мой.
— Что тебя беспокоит? — спрашивает он.
Прикусив внутреннюю сторону щеки, решаю, как много ему сказать.
— У меня есть шрамы.
— У всех есть, — парирует он.
— Не такие, как у меня. Я просто не хочу, чтобы они… чтобы ты смотрел на меня по-другому. — Опустив взгляд, убираю свои руки от его, чтобы положить их на колени. Мне так стыдно, что я больше не могу смотреть на него.
— Элеонора, посмотри на меня. — Когда я не подчиняюсь, Кейд убирает руки с моего платья, чтобы положить их на мое лицо, и поднимает его вверх. — Красота твоего тела — ничто по сравнению с твоей душой.
— Но внутри меня так много тьмы, — шепчу я.
Звук моего признания скребет по ушам и заставляет мой желудок сжиматься. Теперь Кейд узнает, что я испорчена внутри и снаружи, и больше не захочет меня. То добро, которое я чувствую в нем, наверняка закончится.
Его глаза вспыхивают эмоциями, удивляя меня. Дравианцы не умеют выражать свои чувства. На самом деле, в их культуре это считается табу, но Кейд показывает мне свою подлинность снова и снова, небольшими порциями. И прямо сейчас он определенно расстроен из-за меня.
— У тебя в душе яд, — говорит он, прижимаясь губами к моему виску и шевеля волосы у меня на лбу своим дыханием. — Поэтому ты страдаешь, но это не то, кто ты есть, — Кейд целует мягкое место прямо за моим ухом, посылая мурашки по спине. — Позволь мне помочь тебе, и тогда, возможно, ты поймешь, что я делаю, когда смотрю на тебя.
Кейд отстраняется и смотрит на меня сверху вниз, явно ожидая моего разрешения. Во мне зарождается нерешительность, и я думаю о том, чтобы оттолкнуть его, чтобы защитить себя от чувства уязвимости, которое угрожает задушить меня. Однако есть и другие чувства, которые говорят мне войти в свет Кейда, который ясно вижу в его прекрасной душе. Даже если он не идеален, он — то, что есть хорошего и доброго в этом мире.
В моем мире.
Хватаясь за подол платья, стягиваю его через голову, не отрывая взгляда от его глаз. А потом поворачиваюсь, сжимая материал в руках так крепко, что костяшки побелели, а пальцы заболели. По его резкому вдоху я понимаю, что Кейд видит множество пятидюймовых шрамов, которые пересекают всю мою спину. Некоторые из них свежие, еще розовые и нежные, а другие побелели с возрастом. Они отпечатались на коже, как фреска моих страданий, свидетельство наказания, которое я получила. Справедливое оно или нет, не могу сказать.