Именно этими идеями, которые так не нравились Ленину, и руководствуется сейчас весь цивилизованный мир…
В одной из квартир большого серого дома, расположенного в конце Тверской, шло очередное заседание ЦК партии левых эсеров. Квартира принадлежала Борису Камкову и считалась относительно безопасной; именно поэтому партийцы собрались у него. Спиридонову всячески оберегали от возможных неприятностей: она никак не желала быть осторожной.
Доклад делал сам Камков:
— Рабочие постоянно бастуют. Есть нечего, условия жизни ужасные. Большевики расстреливают недовольных. По нашим сведениям, в Туле расстреляно 20 человек, в Казани — 60. Народ долго не выдержит. Следует ожидать, перелома. Должен же быть конец пассивности и терпению!
— Они — маньяки, — бросила Ирина Каховская. — Маньяки собственного величия и непогрешимости. Посмотрите, что они сделали со страной! Они требуют от всех такого рабского молчания, такой безропотности и покорности — хуже, чем от бесправных крепостных! И рабочие вряд ли с этим смирятся.
Ирина Каховская была потомком по боковой линии декабриста Петра Каховского. Она почти ровесница Спиридоновой, младше ее всего на два года. И судьбы их удивительно похожи: в том же 1906 году Ирина покушалась на жизнь жандарма и была приговорена к пятнадцати годам каторги. Именно там она впервые встретилась с Марией.
Потом, после освобождения, Каховская стала одним из активнейших членов партии левых эсеров. В октябре 1917-го была членом Президиума Второго съезда Советов, возглавляла агитационно-пропагандистский отдел ВЦИК.
Однако в событиях 6 июля участия не принимала. В это время Ирина принимала участие в организации убийства генерал-фельдмаршала фон Эйхгорна, потом сидела тюрьме у украинских националистов в ожидании смертного приговора. Однако убить женщину, в жилах которой течет кровь декабриста, не так-то просто. В последний момент Ирине удалось бежать.
В Москве она сразу стала одной из активных партиек и поэтому довольно тесно общалась с Марией. Хотя не только поэтому. С каждым днем они симпатизировали друг другу все больше и больше.
— Считаю, что Каховская права, — жестко сказала Спиридонова. — А маньяки опасны для масс еще и тем, что хорошо умеют прикидываться нормальными людьми. Поэтому необходимо их всячески разоблачать. А для этого наши товарищи должны сами поступать на фабрики и заводы, должны органически сливаться с массами, приобретать влияние и связи, участвуя в повседневной жизни рабочих, и ежедневно, ежечасно бороться за их права. Главное, в чем мы испытываем сейчас недостаток, — это умелые пропагандисты…
После окончания заседания, проводив последнего гостя, Камков вернулся в комнату. Спиридонова полулежала в большом кресле, откинув голову на спинку и закрыв глаза. Он встревоженно шагнул к ней:
— Что с тобой, Маруся?
— Да так. Что-то чувствую себя неважно.
Камков с сомнением посмотрел на нее. Неважно — слабо сказано. Глаза Марии лихорадочно блестели, на щеках — красные пятна. Когда она пришла, то что-то вскользь сказала о своем нездоровье, просила не садиться к ней слишком близко — вдруг заразит.
Камков переспросил:
— Что, совсем плохо?
— А, пустяки. Пройдет.
Он взял ее за руку:
— Господи, да ты вся горишь!
Через час Мария уже металась по постели, никого не узнавая и бредя. Температура поднялась до сорока. Это был тиф.
В середине ночи, часов около двух, на лестнице в парадном поднялся страшный шум. Голосила соседка снизу:
— Ой, голубчики, что ж вы делаете, родненькие! Да не она это, не та проклятущая, кого вы ищете!
— Молчи, бабка! А то и тебя возьмем, — отвечал ей чей-то суровый бас.
«Опять облавы, — как-то отстраненно подумал Камков. В другое время он бы страшно встревожился, но сейчас его голова была занята болезнью Марии. — Лишь бы она не услышала эти вошли…»
Но больная не слышала ничего.
Вдруг раздался резкий и требовательный звонок, и сразу после этого в дверь забарабанили кулаком:
— Откройте, ВЧК!
Тут Камков очнулся. Он метнулся к дверям, потом обратно, посмотрел на Спиридонову: она была без сознания.
— Открывай, твою мать! — ревел за дверью чекист.
Камков решился и пошел к дверям.
— Что вам здесь нужно? — напористо спросил он, помня, что лучший способ защиты — нападение. — Я работник правительства..
Крупный немолодой чекист неласково усмехнулся: