Жаркий июньский день близился к вечеру. Сегодня Александра потребовала у тюремщиков сделать ванну для своей подруги и подопечной: она заметила, что после ванны Марии становилось немного легче.
Требование было выполнено с неожиданной предупредительностью. Но на этот раз благотворное воздействие теплой воды оказалось весьма кратким.
— В чем дело?
— Успокойтесь, пожалуйста. Моя фамилия Пюкенен, я следователь ВЧК.
— Да?
— По постановлению ВЧК должен срочно перевезти вас в другое место. Вот бумага, ознакомьтесь.
Измайлович растерянно взяла протянутый ей листок:
— Как — в другое место? В какое другое?
— Узнаете своевременно.
— Но это невозможно! Абсолютно невозможно! Мария Александровна только что уснула…
— Значит, вам придется ее разбудить.
— Но послушайте… Такой внезапный переезд, без всякой подготовки, может вызвать резкое ухудшение ее состояния!
— Ничего.
— Но он ее просто убьет!
— Не убьет. Я должен это постановление привести в исполнение сегодня же, немедленно. Так что поднимайте свою больную. Даю вам на сборы час.
Измайлович покачала головой:
— Я отказываюсь вам подчиниться.
— Ах, вот как? — нехорошо прищурился следователь. — Отказываетесь? В таком случае Спиридонову перевезут и без вашего участия.
Выхода не было. Александра вошла в комнату и взглянула на спящую Марусю. Боже, как сильно она исхудала за эти дни! Щеки ввалились, волосы космами разметались по подушке, дыхание неровное. Как будто лежит древняя старуха, а не женщина, которой не исполнилось еще и тридцати пяти!
Она наклонилась над постелью и тихо тронула больную за плечо. Та сразу же открыла глаза. От испуга и настороженности этого взгляда у Александры защемило сердце. До чего же ее довели! Мария и на свою подругу смотрит как загнанный, затравленный зверь…
— Марусенька, вставай…
Больная беспокойно дернулась. Александра успокаивающе погладила ее по руке:
— Ничего страшного. Нас просто переводят в другое место…
На сборы понадобилось даже меньше часа. — V Глубокой ночью арестованных привезли на «новую квартиру» — в психиатрическую Пречистенскую лечебницу (она существует и поныне, только называется по-другому, Институт судебной психиатрии имени Сербского).
Их ввели в сырую, явно нежилую комнату с наглухо заколоченными рамами, с тяжелым запахом, который устанавливается в никогда не проветриваемом помещении. Измайлович растерянно огляделась. По сравнению с этим пристанищем их прежняя комната на Варсонофьевском, не то чтобы уютная, но по крайней мере сухая й светлая, казалась просто райскими чертогами.
— И как вы себе представляете наше житье: здесь? — спросила она у следователя. — Один здешний воздух способен здорового уморить, а уж больного в два счета в гроб вгонит!
Пюкенен подошел к окну и осмотрел деревянный переплет, после чего примирительно заметил:
— Не волнуйтесь, верх окна открывается. С утра проветрите.
Спиридонова тихонько стояла в углу комнаты, вжавшись в стену, и явно ждала, пока уйдут следователь и чекисты. Как только они вышли, она сейчас же кинулась к окну и стала исследовать переплет, пытаясь пилить деревянные рамы пальцами и кистями рук. Измайлович бросилась за ней:
— Марусенька, что ты, Марусенька, что ты делаешь, — приговаривала она, стараясь отвести больную от подоконника.
— Решетка, — сквозь зубы процедила Мария, упорно двигая ребром ладони по переплету. — Решетка, надо ее выставить, перепилить…
— Марусенька, успокойся, сядь. Я сама ее перепилю.
— Ты не сможешь…
— Сядь, отдохни. Я сейчас все сделаю.
Александра достала перочинный ножик и, чтобы, успокоить больную, стала выставлять рамы, пытаясь раскрыть окна. В конце концов ей это удалось.
Сразу пахнуло ночной свежестью, наполненной ароматом тополей и берез. Измайлович полной грудью вдохнула прохладный воздух.
— Вот и все. Видишь, окно открыто, решеток нет…
Но Мария в эту ночь так и не легла. В тоске она металась от стены к стене, а утром, когда пришел врач, забилась в самый темный угол. Но больше всего Александру беспокоили даже не ее страхи, а то, что Мария, видимо, решила уморить себя голодом.
Из письма Александры Измаилович: