Вот, например, сейчас он чувствовал, как татуировщик работает в верхней части плеча.
У Джона был большой опыт в плане колюще-режущего дерьма, только в более крупных масштабах, и он больше раздаривал раны, нежели получал их сам. Конечно, пару раз его резали в сражениях, но он оставлял на порядок больше отверстий в телах врагов, и, как татуировщик, всегда имел при себе свой набор инструментов: в его куртке прятались всевозможные виды кинжалов и ножей, и даже длинная стальная цепь. Ну и, на всякий случай, пара пистолетов.
Да... все это и пара шипованных скоб.
Которые он никогда не использовал в борьбе с врагом.
Нет, это было не оружие. И хотя их не затягивали ни на чьих бедрах вот уже почти месяц, они все равно не были бесполезными. Сейчас скобы каким-то образом давали ему ощущение безопасности. Без них он чувствовал себя голым.
Дело было в том, что эта твердая сталь была единственным связующим звеном между ним и той, кого он любил. Что, учитывая произошедшее между ними, несло в себе некий космический смысл.
В своих отношениях они не зашли так далеко, как ему хотелось бы. То, что Хекс носила вокруг своих бедер, чтобы приручить свою симпатскую природу, не предполагало той стабильности, которую он искал в отношениях, но именно это подвело его к мысли о своем личном способе угомонить собственных демонов. Когда все здесь закончится, она всегда будет с ним. На его коже, и под ней тоже. На его плечах и в его сердце.
И он надеялся, что человек достойно сделает свою работу.
Когда Братья по какой-то причине решались на татуировки, иглой работал Вишес, и он был настоящим профессионалом в своем деле – черт, красная слеза на лице Куина и черная дата на задней части шеи были полным отвалом башки. Проблема заключалась в том, что если придти к Ви с запросом, подобным этому, то сразу последуют вопросы – и не только от него, но от других.
В Братстве не так много секретов, но Джон хотел бы сохранить свои чувства к Хекс только для себя самого.
Правда заключалась в том... что он любил ее. Безгранично, безвозвратно, в стиле «даже смерть не в силах разлучить нас». И хотя его чувства безответны, это не имело значения. Он уже смирился с тем, что та, кого он хотел, не хотела его.
Единственное, чего Джон не мог выносить, это того, что над ней издеваются и подвергают медленной, мучительной смерти.
А у него нет возможности ее защитить.
Он был одержим ее исчезновением. Зациклен на нем до саморазрушения. Жесток и неумолим к тому, кто забрал ее. Но это касалось только его одного.
Единственный плюс во всей этой ситуации заключался в том, что Братство тоже стремилось выяснить, что, черт возьми, с ней произошло. Братья никогда не бросали в беде своих, а когда они отправились выручать Ривенджа из той колонии симпатов, Хекс довольно быстро влилась и стала частью команды. Когда пыль рассеялась, и она исчезла, все предположили, что ее похитили, и это могли сделать кто-то из двоих: либо симпат, либо лессер.
Равносильно вопросу: что бы вы предпочли – чтобы она заболела полиомиелитом или лихорадкой Эбола?
Каждый, в том числе Джон, Куин и Блэй, были в деле. Результат? Все выглядело так, как будто найти ее было всего лишь обязанностью Джона, как солдата.
Жужжание иглы затихло, и он почувствовал, как татуировщик вытер ему спину.
– Смотрится хорошо, – сказал парень и возобновил работу. – Хотите сделать все за раз или в два захода?
Джон посмотрел на Блэя и показал знаками.
– Он говорит, что хочет, чтобы все было сделано сегодня, если у тебя есть время.
– Да, я могу. Мар? Позвони Рику и скажи, я задержусь.
– Уже набираю, – ответила администраторша.
Нет, Джон не позволит Братьям увидеть эту татуировку, и не важно, насколько красивой она получится.
Как он это видел: он родился на автобусной станции и его оставили там умирать. Затем он был брошен в человеческий мир детей-сирот. Его взял к себе Тор и его женщина, но затем ее убили, а сам парень исчез. И теперь Зи, единственный, кто мог достучаться до него, по понятным причинам был занят своей шеллан и ребенком.
Даже Хекс оттолкнула его еще до того, как с ней произошла трагедия.
Что ж, намек понят. Кроме того, он ощущал странное чувство свободы от того, что теперь ему было по хрен на чье либо мнение. Теперь он мог свободно лелеять свое одержимое желание выследить ее похитителя и разорвать ублюдка на куски.
– Не расскажешь, что означает твоя тату? – спросил мастер.
Джон поднял глаза и понял, что не было никаких причин лгать человеку. Кроме того, Блэй и Куин знали правду.
Блэй выглядел немного удивленным, но затем перевел:
– Он говорит, что это имя его девушки.
– А, понял. Женитесь?
После того, как Джон снова показал что-то знаками, Блэй сказал:
– Это татуировка в память о ней.
Последовала пауза, а затем татуировщик положил пистолет на подвижной стол, где стояли чернила. Дернув вверх рукав своей черной рубашки, он вытянул руку перед лицом Джона. На ней было изображение красивой женщины, с переброшенными через плечо волосами, взгляд был сфокусирован так, что казалось, она смотрит с поверхности кожи прямо тебе в глаза.
– Это моя девочка, ее тоже больше нет. – Резким рывком парень опустил рукав. – Я понимаю, что ты испытываешь.
Игла снова вернулась к работе, и Джону стало трудно дышать. Мысль о том, что Хекс, вероятно, уже мертва, съедала его заживо... и еще хуже было представлять, какой смертью она умерла.
Джон знал, кто забрал ее. Существовало только одно логическое объяснение: пока она была в лабиринте и помогала освобождать Ривенджа, нарисовался Лэш, а когда он испарился, она исчезла тоже. Вряд ли это совпадение. И хотя никто ничего не видел, в пещере, где нашли Рива, находилось около ста симпатов, и вообще много всего произошло... да и Лэш не был рядовым лессером.
О нет... он был сыном Омеги. Самим порождением зла. А это означало, что у подонка были свои тайные трюки.
Джон лично наблюдал за его фокусами во время сражения в колонии: если парень мог ладонью посылать взрывоопасные сгустки энергии и нос к носу сойтись с чудовищем Рейджа, то что помешает ему выкрасть кого-то прямо из-под носа Братьев? Дело в том, что если бы Хекс убили в ту ночь, то нашлось бы ее тело. И если бы она дышала, но была сильно ранена, она связалась бы симпатской телепатической связью с Ривенждем. И если бы она была жива, но ей вдруг понадобился небольшой отпуск, она бы исчезла только после того, как убедилась, что все добрались домой целыми и невредимыми.
Братья мыслили с той же самой логикой, так что все они были заняты поисками лессеров. И хотя большинство гражданских вампиров после набегов покинули Колдвелл и укрылись в убежищах, Общество Лессенинг, которым теперь управлял Лэш, продолжало действовать и, чтобы свести концы с концами, занялось торговлей наркотиками, в основном возле клубов, здесь, в центре города, на Торговой. Игра называлась «Прочеши заброшенные переулки», и каждый искал там нежить, которая воняла как нечто среднее между дохлым скунсом и освежителем для туалета.
За четыре недели они не нашли лишь признаки того, что лессеры толкают продукт людям, ничего более.
Джон сходил с ума, в основном, от незнания и страха, и частично от того, что ему приходилось сдерживать жажду насилия внутри себя. Но удивительно на что способен индивид, у которого нет выбора – если он хочет остаться в деле, то должен притворяться, что он нормален и спокоен, как удав. И Джон смог себя заставить.
А эта татуировка? Ей он как будто застолбил свою территорию. Это – его заявление о том, что, даже если Хекс и не хотела его, она была его женщиной, и он будет чтить ее, живой или мертвой. Дело было вот в чем: каждый чувствовал то, что чувствовал, это не его вина, или еще кого-то, что это чувство не взаимно. Просто... так было.
Господи, он отчаянно сожалел, что был холоден, когда они занимались сексом второй раз.
В последний раз.
Внезапно, Джон отключил эмоции, вернув джина грусти и сожаления обратно в его лампу. Он не мог позволить себе сломаться. Он должен был безостановочно продолжать поиски, продолжать двигаться вперед. Время не стоит на месте, даже если ему и хотелось замедлить его так, чтобы увеличить шансы найти ее живой.