«Конечно, ты ведь подберешь для него парочку личных рабов, когда завоюешь русский мир… Франц будет самым добрым рабовладельцем в мире! А какая роль уготована мне? А что, если я откажусь?»
— Я не могу работать у вас, господин Вальтер, хотя, признаться, мне жаль вашего сына, я искренне желаю ему добра.
— Какова же причина? - сухо спросил он.
— По… по идеологическим соображениям.
— Ерунда! Вам нужно будет всего лишь общаться с больным ребенком, можете читать с ним Библию и плакать над Иисусовыми страстями, можете продолжать рассказывать ему сказки. Он это любит. После разрыва с матерью Франц два дня молчал и ничего не ел, с Грау у них не всегда бывает взаимопонимание, а я не имею времени подыскивать кого-то еще.
— Мальчику нужны друзья! Сверстники… Компания ребят… Почему бы вам не отправить его к вашим родственникам куда-то в деревню? Свежий воздух, здоровая еда, любящая бабушка...
— Франц будет при мне! Я и так мало времени уделял сыну, мой жена вырастила из него слюнтяя, теперь я займусь его воспитанием.
— Да уж, займетесь! Он же вас просто боится, он глаз на вас не может поднять! За все это время он ни разу к вам не обратился и вообще старается держаться как можно дальше! Признайтесь… вы ему угрожали… вы, наверно, били его ремнем?
Я понимала, что болтливым языком рою себе могилу, но не могла остановиться, когда дело касалось угнетаемого ребенка.
Вальтер побагровел, дернул рукой застежку у ворота и на стол полетела пуговица.
— Я и пальцем не трогал сына! Вы суете нос не в свое дело, фройляйн.
— Я работала с детьми и кое в чем разбираюсь!
— Идите в машину, немедленно!
Я обернулась и увидела, что к нам возвращается Отто и взгляд его ничего хорошего мне не предвещал. Потом раздался тоненький, будто хрустальный детский голосок:
— Ася! Иди ко мне, Ася! Скорее садись!
Франц приглашающе распахнул дверцы у своего сидения, и я обреченно пошла к нему.
А разве могла поступить иначе?
Ася. Познань. Особняк на Евангельской
До города ехали в полнейшем молчании, Франц держал меня за руку, и я слабо улыбалась ему. У меня в глазах слезы стояли, он заметил и хотел подбодрить. Теперь уже хотелось заплакать открыто, но старалась казаться сильной и собранной.
Я же русская, из народа Победителя, чего мне тут перед немцами истерики закатывать. Тем более, немцы-то уже того... давно в Вальгалле своей, а здесь мечутся только их бледные тени, хотя по моим спутникам так не скажешь, уж очень были похожи на существа из плоти и крови.
И еще одна мысль придавала сил, может, если я усну, то утром очнусь у себя дома и все случившееся окажется сном. Даже убедила себя в реальности такого сценария, ведь ничто другое не могло бы сейчас успокоить.
Мы медленно ехали по узким улочкам красивого старого города, миновали костел и Ратушу в строительных лесах, видимо, немцы затеяли реконструкцию часов, и небольшую квадратную площадь, вокруг которой стояли дома в готическом стиле с магазинчиками на первых этажах.
Вывески на польском и немецких языках я не успевала прочесть. Потом дорога пошла вдоль реки Варты, делившей Познань на две части (по словам Вальтера). Я увидела на холме величественную крепость, наверно, оставшуюся еще со времен Средневековья.
Заметив мой интерес к старинным постройкам, фон Гросс сообщил, что в черте города есть замок германского императора Вильгельма.
— Подлинный шедевр европейской архитектуры! Думаю, вы оцените, Ася.
Вскоре лимузин остановился возле высоких решетчатых ворот, за которыми виднелся двухэтажный кирпичный особняк. Вальтер повернулся ко мне, его глаза светились дружеским участием:
— Вот видите, Ася, даже жить вам предстоит на Евангельской улице. Судьба благосклонна! Недалеко есть собор, который вы сможете беспрепятственно посещать. Вам здесь понравится, я уверен.
Зато мне уже не нравился его приторный тон и чересчур добренький взгляд, уж лучше бы оставался равнодушным, как в самом начале знакомства.
Отто. Познань. Особняк на Евангельской
Отто.
Я знал, что все этим кончится! У него на лице было написано, что не отпустит девку так просто. Да, я его понимаю как мужчина, - она хорошенькая, особенно, если начинает с чувством что-то говорить, у нее смешно двигаются губы и брови и быстро-быстро хлопают ресницы.
Но это не значит, что надо тут же забирать ее в дом как приблудную кошку! Пошла вторая неделя, как мы живем в Познани - мерзкий городишка… мерзкие бордели… А тут еще крутится под носом любопытная русская девка. Они теперь друзья с Францем, и Вальтер запретил мне даже злобно смотреть на нее, категорически запретил. Ну, ничего, я подожду… подожду… все, что мне остается... все, что я пока могу.