Сев в кресло, она вытащила из портфеля папку и открыла ее, готовясь к презентации. Она прочла три предложения, сделала одну пометку на полях и, захлопнув папку, положила ее на соседнее кресло. Пастельные тона цветастых обоев резко контрастировали с виниловой поверхностью стола в центре комнаты. Покрывавшая его белая бумага неуклонно рождала у Даны один-единственный образ: кусок мяса на прилавке у мясника. На стене висела цветная схема женских половых органов — фаллопиевы трубы ярко-красные, яичники — синие, матка — зеленая. Она взглянула на часы. Сколько уже она ждет? В «Стронг и Термонд» ее клиенты ждали не больше шести минут — больше редко кто выдерживал. Каждые пятнадцать минут ожидания уменьшали счет на четверть и выливались в 62 доллара 50 центов, учитывая, что каждый ее час стоил клиентам 250 долларов. Эти цифровые выкладки привели ей на память статистические сведения, почерпнутые из Интернета. Кто сказал, что информированность — вещь полезная? Так ли уж надо было ей знать, что раком молочной железы в Америке заболевает каждая девятая, что каждые три минуты диагностируется новый случай и что каждые двенадцать минут происходит смерть от этой болезни?
Каждые двенадцать минут. Пятая часть ее рабочего часа.
Заверещавший мобильник безжалостно прервал ход ее мыслей. Достав мобильник из портфеля, она увидела, что до нее не мог дозвониться ее брат Джеймс. Она не удивилась: ей приходилось читать, что близнецы обладают невероятной чуткостью по отношению друг к другу. Ее брат, похоже, всегда знал, когда у нее неприятности. К несчастью, сама она подобной чуткостью либо не была наделена от природы, либо просто ее не культивировала. Она перезвонила ему.
Он ответил сразу же:
— Дана? Ты почему не отвечала?
— Я отключила сигнал.
— Отключила сигнал? — недоверчиво и удивленно переспросил он.
— Как ни странно. Я у доктора.
— Знаю. Твоя секретарша мне это сообщила. У тебя все в порядке?
— Все прекрасно, — сказала она, стараясь придать голосу убедительность. — Это просто ежегодное обследование.
Но он не поймался на эту удочку:
— По твоему голосу не скажешь, что все прекрасно. По-моему, ты взволнована.
Прикинув, что следует ему сказать, она решила сказать правду:
— Вчера утром в душе я обнаружила в груди маленький катышек. Я пошла к доктору, чтобы выяснить, что это такое. Уверена, что ничего особенного.
— А что говорит доктор? — В его голосе она уловила тревогу.
— Не знаю. Жду беседы с рентгенологом. — Она опустилась в кресло. — Я уверена, что это какая-нибудь ерунда. — И чтобы переменить тему, она спросила: — А почему ты звонил?
В ответ он сказал со вздохом:
— Почему ты никогда не прокручиваешь сообщения?
— Времени нет. Знаешь, сколько сообщений я получаю? Проще перезвонить. Ты звонил, чтобы расписывать, насколько приятнее тебе преподавать, чем заниматься адвокатской практикой?
Молчание.
— Я пошутила, Джеймс.
— Понятно… Знаешь, это все терпит. Я тебе попозже позвоню.
— Да ничего, Джеймс. Я же просто сижу здесь и жду доктора. А ты ведь знаешь — я могу прождать здесь до утра. Что-нибудь случилось?
Опять молчание.
— У меня возникли кое-какие осложнения, Дана. И я не очень знаю, как их разрешить.
— Какого рода осложнения?
— Так сразу не скажешь — это довольно запутанно. Хорошо бы не по телефону. Мы бы не могли с тобой пообедать? Встретимся где-нибудь в центре…
Она прикрыла глаза. Похоже, она в постоянном цейтноте. Потом потерла лоб, отгоняя подступавшую головную боль.
— Пообедать сегодня не могу. Днем у меня презентация. Как насчет вечера? Грант заберет Молли. Давай встретимся после работы.
— А вечером я не могу, — сказал он. — У меня занятия допоздна и сорок непрочитанных работ по доктрине Эри и федеральному законодательству.
— Значит, не все в преподавании сплошной сахар?
— А что, если завтра?
— Но ты не болен?
— Нет, дело не в этом.
— У меня нет с собой ежедневника. Позвони Линде и узнай, свободна ли я завтра.
Дверь отворилась. В приемную вошла высокая женщина в белом халате поверх бежевой рубашки и хлопковых синих брюк; в руке она держала два рентгеновских снимка.
— Джеймс, мне надо идти. Только что пришел доктор, — сказала Дана.
— Хорошо, хорошо, но позвони мне после приема, сообщи результаты, — торопливо зачастил он.
— Мне пора.
— Дана?
— Я тебе позвоню, позвоню. — Она нажала кнопку отбоя и сунула мобильник в портфель. — Простите, что замешкалась.
— Миссис Хилл? Я доктор Бриджет Нил. Извините, что заставила вас ждать. — Белый халат доктора был ей немного велик. Он болтался в коленях и висел на ней так, словно был с плеча ее старшей сестры. — Маммографию перенесли нормально?
На докторе Нил не было ни украшений, ни сколько-нибудь заметной косметики. Темные волосы слегка вились, кожа очень белая. Ирландка, наверное, подумала Дана, а может, скандинавских кровей.
— Нормально для процедуры, когда грудь твоя расплющена, точно блин на сковородке. — Дана выдавила из себя улыбку. Разговор с Джеймсом отвлек ее, но сейчас тревога опять наползала, заполняя каждую клеточку тела, лишая покоя.
Нил улыбнулась:
— Я всегда говорю мужу, что каждого мужчину следует подвергнуть подобному испытанию, защемив ему яйца, — чтоб понял, каково это.
Дана хмыкнула:
— Но охотников не нашлось, верно?
— Вообразите, нет.
Нил включила аппарат и быстро вставила в него три снимка.
— Местоположение новообразования мы определили. — Шариковой ручкой в красном колпачке она указала на серую точку — тусклую, величиной с горошину, еле заметную на размытом снимке. — Когда вы в последний раз проходили обследование? В вашей карточке ничего не отмечено.
— Около года назад. Я просила моего доктора переслать снимки.
Нил села на вращающийся стул и отрегулировала его высоту.
— Хотелось бы узнать подробности этой вашей истории в студенческие годы. — Она, очевидно, просматривала записи, сделанные медсестрой во время их предварительной беседы, подумала Дана. — Так, говорите, маммографию вам не делали?
— Думаю, нет. Доктор Уоткинс описывал опухоль как плотную и воспаляющуюся во время менструаций.
Нил поморщилась.
— Очень плохо, что маммография тогда не была сделана, впрочем, в то время ее делали не всегда. А снимок бы очень пригодился для сравнения вот с этими. — И она указала на снимки. — Сколько лет было вашей матери, когда ей удалили грудь?
— Столько же, сколько и мне теперь, — тридцать четыре. — В животе у Даны что-то екнуло. Она отвела от лица пряди волос, зачесала их назад, скрепила заколкой и зябко поежилась, обхватив себя руками. Надо было свитер надеть. Почему они устраивают в кабинете такой холод?
Нил опустила авторучку.
— У молодых женщин подобные уплотнения встречаются довольно часто. Они могут возникать и проходить с течением менструального цикла.
— Я принимаю таблетки.
Нил вновь взяла авторучку.
— И как долго?
— С рождения дочери, почти три года… и еще перед этим четыре. Я хотела бросить, но муж отказывается пользоваться презервативами.
Нил сделала запись и, надев на ручку колпачок, сунула ее в карман халата. Встала.
— Расстегните блузку, пожалуйста.
— Снова? — Видно, что-то не так.
— Я хочу пропальпировать опухоль, — невозмутимо сказала Нил.
Поднявшись с кресла, Дана села на край смотрового стола. Расстегнуть пуговицы оказалось значительно проще. Раскрыв лифчик, она подняла над головой правую руку. Нил щупала ее грудь, устремив взгляд за спину Даны — на схему на стене.
— Здесь больно?
— Нет.
Нил еще что-то дописала в медицинскую карту. Дана застегнула лифчик.
— Не застегивайтесь, — подняла на нее глаза Нил. — Пока вы здесь, я хочу сделать пункцию.