Я посмотрела на парня, которого любила, который ежедневно спасал меня. Ему было так больно. Я не знала, что сказать, но он знал, что мне было нужно.
Ной поднял меня со стола и понес, как жених невесту. Мы немного прогулялись, но далеко не отходили; мне нужно было видеть брата. Я еще не готова его покидать.
Дэвид и Джуд дали нам побыть одним. Они и так знали, что мы никуда не денемся. Бежать некуда.
Ной посадил меня на коленки. Одной рукой обнял меня за талию, а другой обхватил грудь. Моя мягкая щека прижалась к его щетинистой, а его губы — к моему плечу. Когда-то его губы могли заставить меня забыть обо всем на свете. С ним я могла смеяться, шутить и притворяться, а его голос заглушал мысли, которые никто не должен был услышать. Но он не мог меня изменить. Никто не мог. Я все еще была отравой, и даже Ной не мог помочь мне забыть об этом.
У меня задрожал подбородок, и я произнесла то, что он хотел услышать:
— Это не… моя вина, — прошептала я.
— Еще раз.
— Это не моя вина, — соврала я еще громче.
Ной побледнел и сломал ампулу, а я протянула руку.
Наверное, именно в этот момент я по-настоящему осознала, что сюда не ворвется команда спецназа, чтобы спасти нас. Не будет киношных битв. Ни криков, ни взрывов. Только мы. Двое подростков и выбор.
— Я ничего не почувствую, — сказала я, пытаясь не думать обо всех наших беседах, которым теперь не суждено случиться. По этому я буду скучать больше всего. По возможности говорить с ним. Ведь столько всего осталось невысказанным…
— Я люблю тебя, — шепнула я у его шеи. Ной прижал меня крепче, не произнося ничего в ответ — он не мог говорить. Затем, без всякого предупреждения, я почувствовала легкий укол в руку, переросший в обжигающую боль. Я выдавила жуткую ухмылку, когда Ной ввел содержание шприца в мои вены.
— Спасибо, — сказала я по окончании. Парень прижал пальцы к месту укола. Его дыхание перехватило, не давая вырваться всхлипу. Какой же он храбрый!
— Если Даниэль все еще… — Грудь сжало, и я открыла рот, пытаясь заглотнуть больше воздуха. — Если он все еще будет болен, когда я… и твой отец не…
— Хорошо, — хрипло согласился Ной. Он выглядел таким яростным и прекрасным. Я буду скучать по его лицу.
— Найди его, — попросила я. Мои слова перестали быть членораздельными, а веки закрылись. Дыхание замедлилось. — И помоги, — это было последнее, что я сказала, а затем мир окунулся во тьму.
60
ПРЕЖДЕ
Лорелтон, Род-Айленд
В тот день Наоми породила на свет здорового мальчика. Ты только родилась.
Когда твоя мать была беременна Даниэлем, я провела бесчисленное количество ночей, гадая, будет ли он больным, как и я. Но не прошло и часа от роду, как профессор провозгласил его здоровым и безопасным. Стоило мне тебя увидеть, я поняла, что тебе так не повезло.
Профессор рассказал мне об отпрыске Шоу и кем он станет, но не о последствиях — что ты тоже кем-то станешь.
Я узнала, что произошло на самом деле в ночь, когда, как мне казалось, я соблазнила профессора.
Он был в курсе, что это произойдет. Что родится твоя мама и ты позднее. Я считала себя его партнером, а оказалась инструментом.
Я накричала на него за то, что он позволил этому случиться. За то, что однажды произойдет с тобой. Он соврал, сказав, что ничего не мог поделать. «Она не может изменить свою сущность».
В этом он прав.
Ты привнесешь изменения в этот мир, дитя, хочешь того или нет. Большинство людей как песок, следы их жизни смываются с годами. Они не приносят ни долгосрочного ущерба, ни пользы.
Ты не большинство.
Ты как огонь; горишь, куда бы ни пошла. Если тебя сдерживать и направлять, ты можешь нести свет, но при этом всегда будешь отбрасывать тень. Ты можешь решать: забрать чью-то жизнь или отдать, но за каждой наградой последует наказание. И если за твоим огнем не присматривать, ты прожжешь чужие жизни и историю. Чем ближе к тебе люди, тем больше риска, что они попадут под твою тень или будут поглощены пламенем. Тебе придется притворяться другой. Ты должна носить достаточно брони, чтобы никто не мог увидеть или коснуться тебя. Это не твоя вина. Ты ничего плохого не делала. Свою суть не изменишь, как и цвет глаз. Можно лишь смириться. Будешь бороться с собой — проиграешь, а после битвы останутся шрамы. Но ты их переживешь. Я многие пережила. Ты будешь творить добро, о котором пожалеешь, и зло, которое посчитаешь оправданным. Но, как бы там ни было, ты должна идти дальше — если не ради себя, то хотя бы ради мамы. Она уже любит тебя до смерти.