Он вышел из-за прилавка, встал перед Гарри и стал выписывать чек, пылая от ярости. Он бросил чек на середину тарелки. Гарри поднял листок и принялся изучать.
В зале был еще один посетитель — пухлый мужичок с огромной головой и растрепанными волосами, окрашенными в обескураживающий каштановый цвет. Он извел неимоверное количество чашек кофе, читая вечернюю газету.
Гарри встал, достал несколько купюр, отсчитал положенную сумму, положил деньги рядом с тарелкой и вышел.
Приближался вечерний час пик. Автомобильные пробки загромождали улицы. Солнце клонилось к закату. Гарри стал разглядывать лица в автомобилях. Люди выглядели несчастными. Мир переполнился горем и погружался во тьму. Люди были напуганы и растеряны. Они угодили в западню. Они щетинились и наливались ужасом. Они чувствовали, что жизнь проиграна. И они были правы.
Гарри двинулся вдоль улицы. Остановился у светофора. И вдруг — на какое-то мгновение — ему показалось, что он единственный в этом мире, кому удалось выжить. Загорелся зеленый, и Гарри забыл о странном чувстве. Он пересек улицу и побрел дальше.
Возмездие обреченных
В ночлежке стоял ужасный храп — как обычно. Том не мог заснуть. Он насчитал шестьдесят коек, и все они были заняты. Пьяные храпели громче, а большинство из спящих были пьяны. Том сидел и смотрел, как через окно на дрыхнувших бродяг сочится лунный свет. Он свернул сигарету, закурил и снова принялся разглядывать спящих. Скопище ублюдков, бесполезных ебунов. Ебунов? Да они же никого не ебут! Бабы не хотят их. Никто их не хочет. Свалка обесценившихся хуев, ха-ха. И он был одним из них. Том достал бутылку из-под подушки и выцедил последний глоток. Эта финальная капля всегда самая печальная. Он закатил пустую бутылку под свою кровать и еще раз окинул взглядом храпящих мужиков. Они не достойны даже ядерной бомбежки.
Том посмотрел на своего приятеля. Макс лежал на соседней кровати. Глаза его были открыты. Умер?
— Эй, Макс!
— М-м-м?
— Не спишь?
— Не могу. Слышишь? Многие из них храпят в одном ритме. Что это значит?
— Не знаю, Макс. Есть много того, чего я не знаю.
— Я тоже, Том. Потому что тупой, я так думаю.
— Ты так думаешь? Если ты думаешь, что ты тупой, значит, это не так.
Макс поднялся и сел на кровати.
— Том, ты думаешь, нас не загребут в армию?
— Только при одном условии…
— Каком?
— Бродяжничество.
Макс свернул сигарету, закурил. Ему было плохо, он всегда чувствовал себя плохо, когда задумывался о жизни. Чтобы не было плохо, оставалось не думать, отбросив все разом.
— Послушай, Макс, — услышал он голос Тома.
— Ну?
— Я вот думаю…
— Это плохо…
— Но я не могу не думать об этом.
— Выпить осталось?
— Нет, извини. Но послушай…
— На хуй, не хочу я ничего слушать!
Макс снова лег. Эти разговоры никогда не помогали. Пустая трата времени.
— И все же я хочу рассказать тебе, Макс.
— Ладно, валяй…
— Видишь этих парней? Их здесь целая шобла, сечешь? Куда ни глянь — одна босота.
— Да уж, они мне все шары намозолили.
— Вот я и ломаю голову, Макс, как бы нам использовать эту рабсилу. Она же попусту пропадает.
— Да эти говнюки никому не нужны. Что ты с ними можешь сделать?
Том почувствовал легкое раздражение.
— Да в том-то и дело, что эти парни никому не нужны. В этом и есть наше преимущество.
— Чего?
— Того. Понимаешь, этих мудаков даже в тюрягу не сажают, потому что тогда их придется кормить. И им просто некуда идти и нечего терять.
— Ну, и?
— Я уже не одну ночь думаю. Вот если бы нам удалось объединить их, прикинь, как скотину сбивают в стадо, тогда мы могли бы управлять ими. И в определенных ситуациях отдавать нужные приказы.
— Ты ебанулся, — сказал Макс, но все же с кровати поднялся. — И что дальше?
Том рассмеялся.
— Возможно, я и вправду съехал, но мне не дает покоя эта бросовая живая силища. Я ночи напролет лежу и фантазирую, что можно было бы сотворить с ее помощью…
Теперь засмеялся Макс.
— Ну, что, например, мать твою за ногу?
Никого не беспокоил разговор двух бродяг. Храп вокруг них не смолкал.
— Знаешь, я постоянно прокручиваю это в своей башке. Да, может быть, это — полная хуйня, но все же…
— Ну-ну? — подначивал Макс.
— Только ты не смейся. Может быть, винище разъело мне мозги…
— Я постараюсь.
Том основательно затянулся и заговорил: