Выпустить от имени райкома и РИКа воззвание к партийно-комсомольским организациями и колхозникам о большей бдительности над классовым врагом, организованности и ударности работы на хозяйственном фронте.
Часть первая
Опричники партии
Глава 1
На старинный сибирский город Томск опускались ранние зимние сумерки. Университетскую рощу набело запорошил снег. Он поскрипывал под ногами скорого на ногу пожилого человека в зимнем пальто с каракулевым воротником и высокой каракулевой папахе. Густые брови и нос делали лицо удивительно знакомыми. Бодрая походка, сухопарость выгодно отличали их владельца от бывшего генсека великой коммунистической державы. Девушка в простеньком драповом пальтишке едва поспевала за своим спутником. Когда они оказались в сегменте света, падающего с фонарного столба, мужчина резко развернулся и тихо произнес, озираясь по сторонам:
— Сможенкова, вы смелая студентка с неординарным мышлением историка, философа, как вам будет угодно! А я старый, трусливый профессор и, Боже вас избавь на предзащите нести эту околесицу про восстание!
— Иван Петрович, вы сами озвучиваете с кафедры безусловные ценности о том, что историю надо изучать и оживлять! Я полностью с этим согласна, и если у молодежи возникает чувство возмущения, когда грязными руками трогают историю их малой родины и страны в целом, то мы не зря учимся под вашим началом в одном из лучших в стране университетов!
Девушка взяла озябшие руки старика в свои горячие ладони, прямо глядя в глаза. Профессор набрал как можно больше холодного воздуха и выдохнул его со словами:
— Хотя вы стократ правы, процесс переселения крестьян на север Томской области надо рассматривать как трагедию, заканчивающуюся для многих гибелью! — Убрав руки, сунул их в карманы, продолжил:
— В этом отношении крестьянам было во многом тяжелее, чем уголовникам. Заключенные мучились и погибали сами, а мужики должны были пережить мучения и гибель членов своей семьи, ведь у них гибли дети и старики. Мне трудно не согласиться в том, что восстание тридцать первого года в Чаинском районе, а точнее, в границах Бакчарского сегодня, было голодным бунтом! Давайте зачетку, и умоляю никому ни слова, что получили оценку таким странным способом.
Достав из-за пазухи потертую авторучку, взмахнул ею, отчего на снегу образовалась кровяная клякса, профессор размашисто расписался и заспешил вглубь рощи. Под университетской аркой остановился, бормоча что-то под нос, потом задрал голову на яркий блин полной луны, постоял так, раскачиваясь с пятки на носок, и устремился через Ленинский проспект к телефонной будке, едва не попав под колеса автобуса. Пока искал двухкопеечную монету в тесной будке с выбитыми наполовину стеклами, по десятому разу вывернув карманы, взмок так, что пар валил, как от коня. Наконец двухкопеечная монета нашлась в портфеле, и телефон-автомат загудел привычным вызовом:
— Алло, вечер добрый! Профессор Варенцов беспокоит. Владимира Ивановича, будьте так любезны, пригласите, пожалуйста! Непременно, извините, срочно!
— Меркулов слушает! Что стряслось?
— Добрый вечер, коллега! Меня смутило одно обстоятельство, распирает поделиться. Ну, так вот, делюсь. Из вашей монографии следует тот исторический факт, что в двадцатые годы у советского правительства возникли проблемы в заготовке сельхозпродукции, отсюда исполнение обязательств по экспорту оказалось под угрозой срыва. А здесь еще и проблемы с продовольствием города. Так?
— Ну, так, а в чем собственно дело? — Заведующий кафедрой истории Томского государственного университета прикрыл дверь в зал, где в умелых руках супруги мелькали спицы над очередным вязанием.
— И именно товарищ Рыков, как представитель правой оппозиции ЦК предлагал ориентацию промышленности для крестьянства, увеличение закупочных цен на продовольствие, неприкосновенность собственности крестьянской земли! — Продолжал напирать коллега и старый приятель на другом конце провода.
— А ты случайно, Иван Петрович, не заложил там за воротник, не пойму, к чему клонишь? — Меркулов рассмеялся. Он знал слабость профессора Варенцова.