В тесную баню по-черному, окунувшись в бочке с дождевой водой, по одному с хохотом заскакивали пьяные партийные активисты. Там, привязанная к лавке, в полуобморочном состоянии от угара и насилия, была распластана недавняя возница. Согнувшись от своего огромного роста, покрытый волосами на спине и груди, с выпученными от жара глазами, храпел Долгих. «На хер, говоришь?! Так получи!»
Глава 2
Вечерело. Обессиленные от жары и работы селяне, где толпой, а где и в одиночку брели по пыльной дороге к деревне. Прибывшие спецпереселенцы падали у дымящихся костров возле шалашей, протянувшихся вдоль опушки леса до самого лога, за которым каждый день старики и подростки рыли могилы для родственников. Сегодня их было две. Старик Усков подал в сырую яму черенок лопаты, уцепившись за неё, на поверхность шустро выбрался из ямы 14-летний подросток. Присели на необструганный крест из молодого осинника и долго молчали. Дед с хмурым видом потягивал самокрутку, а внук лапником еловых ветвей отгонял рой мошкары и комаров.
— Ну, чего, страшно под землей-то? — Усков обнял с улыбкой пацана.
— Нет, здесь, на земле, страшно. Мамка давеча говорила, что дядю Фрола и тетю Зою, что ехали к нам бабушку навестить из самого Томска, убили разбойники в тайге. — Лицо мальчика было серьезным, и походил он на худого, невзрачного мужичка в старой нательной рубахе не по росту.
— Неправда! — Дед с треском начал раскуривать ядреный табак.
— А кто тогда? — Не унимался внук, заглядывая в стариковские глаза, слезящиеся то ли от дыма, то ли от горя.
— Много будешь знать, скоро состаришься, как я!
— О чем тары-растабары развели, родственники? — Из-за отсыпанного холма земли показался Григорий Усков, красивый, чернобровый сорокалетний мужик. Под мокрой, просоленной рубахой играли стальные мышцы кузнеца.
— О сестре твоей, ноне покойнице Зое и муже её убиенном, об чем еще! Царствие небесное им! — Старик встал и перекрестился на заходящее за тайгу солнце. Григорий надвинул дырявый картуз на самые брови сына:
— Иван, омшаника вон там набери, дымокур сварганим, а то гнус сожрал донельзя! — И как только малой побежал к болоту между свежими холмами могил, тихо проговорил:
— Батя, я Фроську Горлову попросил перевести жесты того глухонемого, она кумекает по-ихнему. Так вот, его сослали из Тунгусово к нам за то, что на жене опера их деревни опознал кофту убитой своей матери, когда она по грибы в тайгу ходила. В общем, я напоил глухонемого, у него язык развязался, вот он через Фросю и накидал мне пальцами, что бойцы из отряда конвойного НКВД отбирали вещи и скарб там разный у приезжающих родственников спецпереселенцев и торговцев с города. Людей этих потом пускали в расход! Закон тайга, а медведь прокурор! Ну, хорошим шмутьем делились между своими, а барахло сдавали в сельпо для распределения среди нашего брата!
— Свят, свят! — Дед с ужасом в глазах смотрел на сына, осеняя себя крестным знамением.
— Похоже, с приездом к нам этого инспектора, Долгих, кажется, у нас тоже начинается! Вот потому и в тайгу запретили ходить, чтобы свидетелей поменьше. Голод людей сил лишает, они норм не выполняют и пайку оттого режут, а охотиться или по грибы не пущают, чтобы грабить! Мать их в дышло!
— Ты че удумал? — Старик, зная силу и крутой норов старшего сына, схватил его за руки. — О детях подумай!
— Подумал, отец! — Усков потрепал отца по седой голове и поднялся навстречу своему старшему сыну, спешившему к ним с большой охапкой мха.
— Я их, тятя, на живца, сучар, ловить буду, теперь за Зою и свояка Фрола и судить по законам советской власти прилюдно, а не топором по темечку… Не бойся за меня!
На следующий день старик Усков, готовясь к покосу, отбивал литовки. Пробовал большим пальцем лезвие косы, прищуренным глазом смотрел на острый конец и снова продолжал точить, одной рукой придерживая за пятак литовки, а другой проходить с обеих сторон по поблескивающему металлу под наждаком. Выйдя в огород, дед размашисто сделал несколько прокосов у погреба и остался доволен. Заросли осота вместе с лопухами от одного взмаха легли ровными рядами, оставляя брешь для проветривания у приоткрытой крышки большого подземного хранилища картофеля и овощей на долгую сибирскую зиму. Из погреба донесся странный звук: «вжик-вжик!»